Впечатление такое, будто Филипп Лазарев всю жизнь только и делает, что спорит, ругается и судится. Грузчики, работники пароходства, да и многие жители самой Мухтуи называют его Чертов мужик. И тем не менее все его любят. С человеком, с которым Лазарев утром весьма бурно выяснял отношения, настолько бурно, что чуть ли не лез в драку, вечером он мирно разгуливает под руку. И вообще он ходит с таким вызывающе независимым видом, будто все людские нужды и заботы его решительно не касаются, будто он и знать о них не желает. Но тем не менее все идут к нему за советом, ни одно дело без него не обходится.
По просьбе комсомольцев самые ответственные репетиции в клубе проводились под его руководством. А роли кулаков, бандитов, хитрых купцов никому так не удавались, как Филиппу Лазареву. В давние времена, когда только рождался якутский театр, Филипп Лазарев, ученик средней школы, был одним из первых артистов. А еще раньше, в старину, он, говорят, мальчишкой верхом на быке распевал протяжные старинные якутские песни. Да и сейчас, сидя на буром камне, он что-то напевает себе под нос. Такой вот он человек, этот Филипп Прокопьевич Лазарев, Чертов мужик, прекрасный работник, отличный друг!
Лазарев кончил курить, постукал трубку об камень, на котором сидел, и обернулся к Николаю и Лизе:
— Здравствуйте, товарищи Тогойкины!
— Здравствуй, Филипп Прокопьевич! — сказал Тогойкин, словно не замечая, что он их обоих назвал одной фамилией.
— Почему же это вы гуляете?
— А почему же не погулять в такой прекрасный день? Мы уже отработали, товарищ Лазарев, свои десять дней.
— Беда нам грозит, с грузами не справимся… Дожди надвигаются! — Голос Лазарева смягчился: — Товарищ Тогойкин, скликай-ка сегодня своих комсомольцев и помоги грузиться…
У Тогойкина были сегодня совсем иные намерения. Он хотел с Лизой перебраться на лодке вон на тот остров и наконец признаться ей в любви. Нет, сегодня ему было решительно не до грузов. Потому он и хотел все обернуть в шутку. Тем временем на берегу появились две девушки с пустыми носилками. Насмешливо поглядывая на Лизу, они о чем-то зашептались.
— Ты совершенно прав, товарищ Лазарев! — выпалила вдруг Лиза, выдернула руку из руки Николая и умчалась в сторону складов.
Растерянный Тогойкин постоял минуту, махнул рукой и отправился вслед за ней.
И вот он уже несет на спине большущий ящик и удивляется невероятной легкости своей ноши. Он осторожно спускается по обрывистому берегу, вдруг ящик соскальзывает у него со спины и с каким-то тоненьким звоном, крутясь и подпрыгивая, катится вниз. Лазарев оказался тут как тут, он вскочил со своего камня и ловко принял прямо на грудь ящик, летевший как мяч…
Николай Тогойкин вскрикнул и проснулся…
II
Все ожидавшие самолетов уже облачились в свои шубы, подобрали вещи, все суетились, двигались, хлопотали. Катя и Даша тоже были весьма оживленны, но продолжали сидеть.
А тот громадный старик только с виду был вялым и медлительным, а на деле оказался весьма расторопным и ловким человеком. Он стоял одетый, подхватив обеими руками три чемодана и зажав под мышкой туго набитый мешок. Его шустрая старуха положила на чемоданы, что держал старик, как на полки, рукавицы, шапку, шубу, шаль и одевалась в великой спешке, беспрестанно приговаривая:
— Скорей, скорей! Иван, скорей!..
— Не торопись, Марья, — медленно прогудел старик.
Прощаясь с Катей и Дашей, старуха расцеловала их и сказала:
— До свидания, деточки.
Оказывается, пока Тогойкин видел сны, девушки уже успели подружиться со старухой.
Коловоротов все еще спал, вытянув ноги в оленьих унтах.
По радио энергичный женский голос сообщал:
— …Якутск — Олекминск — Киренск — Красноярск — Новосибирск.
Народ еще более оживился, за окнами гудели моторы так, что в здании дребезжали стекла.
Прилетел самолет с побережья Ледовитого океана. Помещение заполнили люди, казавшиеся на редкость неуклюжими в своих оленьих и собачьих дохах, в беличьих и пыжиковых шапках. Они бесшумно ступали, обутые в длинные унты из оленьих лап. Слишком они тепло оделись, видно не зная, что в Якутске уже началась весна.