— Так приятно тебя услышать, — улыбнулась Мириам.
А ведь и в самом деле приятно. С ней говорит прошлое, но хорошее, солнечное прошлое. Вороша прах былого, она и позабыла, как чудесны порой некоторые воспоминания.
— Соседи сказали, ты приехала домой. Но я разрывалась: звонить, не звонить? Тебе, наверное, сейчас очень тяжело. Скорбь и все такое.
— Да нет.
Голая правда сорвалась с языка, но ее было не вернуть. Нет, не скорбь, подумала Мириам. Скука, подвешенность, но внутреннюю боль сдерживать не приходилось. Теперь, после того, как от недавнего простого признания стало легче на сердце, она это понимает.
Джуди не произнесла ни слова упрека, лишь приглашение:
— Может, заглянешь в гости, пропустим по стаканчику? Ты как?
— Мне еще столько вещей нужно перебрать.
— Обещаю не говорить о прошлом. Ни единого слова. Не выношу этого. Предашься воспоминаниям и сразу чувствуешь себя дряхлой старухой, — хохотнула Джуди.
— Хорошо, — тоже рассмеялась Мириам. — С удовольствием приду…
— Отлично. Если ты единственный ребенок и вся ответственность на тебе, никуда не денешься, да? Порой кажется, этому конца и края не видать.
— Посещали такие мысли.
— А потом, когда все заканчивается, думаешь: «Было бы из-за чего беспокоиться». Отцовские похороны я как-то пережила, хотя и боялась тогда, что развалюсь на части.
— Ну, тебе ведь не пришлось проходить через это одной?
Мириам пыталась вспомнить имя мужа. Вроде бы мама писала о последнем и, если не изменяет память, скандальном браке Джуди. Но имя жениха никак не приходило на ум.
— Дональд? — подсказала Джуди.
— Дональд.
— Разошлись, милая. Два с половиной года назад.
— Ой, мне так жаль.
— А мне нет, — мигом ответила та. — Это долгая история. Я тебе вечером расскажу. Часов в семь?
— А если попозже? Дел невпроворот. Может, в восемь?
— В любое время, солнышко. Не торопись. Давай так: когда придешь, тогда придешь.
— Ладно. И спасибо за звонок.
— Я хотела тебя набрать, как только узнала, что ты вернулась. Не упускать же редкую возможность повидаться с давней подругой!
За несколько минут до полудня Мириам принялась за самое неприятное, по ее мнению, дело. С дрожью отвращения, в которой ни за что бы себе не призналась, она припарковала машину возле погребальной конторы. Во рту стояла горечь, а в глаза будто насыпали песка. Если честно, снова видеть мать совсем не хотелось, особенно теперь, когда с ней нельзя поговорить, но, когда мистер Беккет по телефону спросил: «Не желаете ли повидать покойную?», Мириам тут же ответила: «Конечно», как будто эти слова лишь ожидали подходящего момента, чтобы сорваться с языка.
Казалось бы, чего тут бояться?
Вероника Святт умерла, тихо скончалась во сне. Но утром из подсознания всплыла одна фраза — случайная фраза еще со школьных времен, и Мириам никак не могла от нее отделаться.
Все умирают потому, что заканчивается дыхание.
При взгляде на мистера Беккета, бумажные лилии и обшарпанный угол его стола эта мысль снова ее посетила. Остаться без дыхания, подавиться собственным языком, задохнуться под одеялом. Всего этого она боялась в юности, и в конторе мистера Беккета старые страхи, вернувшись, держали ее за руку. Один наклонился над ухом и злобно зашептал: «А вдруг однажды ты просто забудешь, как дышать? Почерневшее лицо, откушенный язык».
Почему так пересохло в горле? Оттого, что мама, Вероника, миссис Святт, вдова Харольда Святта, ныне покойница и будет лежать на шелке с лицом черным, как верховые сапоги Владыки ада? Ужасно… отвратительная, нелепая идея.
Но непрошеные мысли все равно лезли в голову одна за другой. Большинство брало корни еще в детстве. Дурацкие, не относящиеся к делу образы всплывали из прошлого, словно кальмары к солнцу.
На ум пришла «левитация» — любимая школьная забава, в которой шесть девочек окружают седьмую, и каждая пытается ее поднять одним пальцем, а также сопутствующая церемония:
— А она выглядит бледной, — начинает девочка во главе.
— Она и впрямь бледная.
— Она и впрямь бледная.
— Она и впрямь бледная.
— Она и впрямь бледная.
— Она и впрямь бледная, — против часовой стрелки по очереди отвечают прислужницы.
— А она выглядит больной, — возглашает верховная жрица.