Выбрать главу

– Позже вы захотите подробно обсудить этот эпизод.

Это вряд ли. Линсейд глубоко вздохнул и расправил плечи – полное впечатление, будто он внезапно раздулся, – после чего заговорил спокойным, властным голосом:

– Должен признаться, я по-настоящему сердит. Сейчас вы уйдете. И напишете сочинение для нас с мистером Коллинзом. Тема сочинения… – Он помешкал, но не дольше секунды – этот человек привык быстро принимать решения. – Тема сочинения – “Луна и грош”. Когда закончите писать, сдайте сочинения мистеру Коллинзу. Потом продолжим.

Задумчиво и обиженно больные потянулись к выходу, и у них были все основания для обиды. Первое задание оказалось наказанием – исключительно по моей вине. Я полагал, что и меня ждет какое-то наказание. В конце концов, это я поджег лекцию своего босса; конечно, не то же самое, что ударить босса, но ясно, что я ошибся с дебютом. Хоть убейте, я не понимал, какого черта так поступил. Не свидетельство ли это моей несдержанной и разрушительной натуры? Господи, какие жалкие мысли. Я знал, что заслуживаю хорошей взбучки, и даже жаждал ее.

Была еще одна причина для тревоги: Алисия. Я подвел ее. Если она раньше разговаривала со мной холодным тоном, то сейчас имела все основания сменить его на ледяной. Ведь это Алисия меня рекомендовала, а я в первый же день не оправдал ожиданий. Она вышла из лекционного зала вслед за больными и санитарами, а я остался наедине с Линсейдом. Подходящий момент, чтобы устроить мне нагоняй, но Линсейд только глянул на горелую бумагу и сказал:

– По счастью, это всего лишь копия.

8

Я вернулся к себе в хижину. Придвинул ветхий стул к такому же ветхому столу и сел перед бесполезной пишущей машинкой. Мне нечего было делать за этим столом, нечего писать, нечего читать, и я понимал, что вскоре мне придется тяжко. Наверное, я принадлежу к тем, кого обычно называют одержимыми, если не сказать запойными, читателями. Я всегда таким был. В университете я знал людей, читавших больше моего, но таких было совсем немного. Я становлюсь жутко несчастным, если не читаю запоем одновременно штук пять книг. Для меня путешествие в поезде без книги – адская мука; я не понимаю, как люди могут просто сидеть и смотреть в окно или слушать плейер, пусть плейеров в те годы еще и не было.

Вы можете сказать, что потребность в чтении – не что иное, как страх остаться наедине со своими мыслями, и пусть я не согласен с таким утверждением, в то время компания собственных мыслей казалась мне невыносимой, и я решил отыскать хоть какое-то чтение.

Я направился к главному входу в клинику, в приемную, где, как я смутно припоминал, валялись какие-то газеты. Они и в самом деле там валялись, я жадно схватил их, но тут меня постигло горькое разочарование. Газеты были безжалостно искромсаны. Не уцелело ни одной заметки, ни одной статьи, ни одного текста. Зачем вообще в клинике понадобились газеты?

Сварливая медсестра, нахамившая мне накануне, все также восседала за конторкой. Она наблюдала, как я воюю с разлетевшимися газетными обрывками, и хотя физиономия у нее была слишком кислой для человека, умеющего посмеяться в свое удовольствие, я чувствовал, что она наслаждается моими страданиями.

– Я просто ищу что-нибудь почитать, – объяснил я и тут же пожалел. Какого черта я оправдываюсь перед этой женщиной?

– Может, вам стоит заглянуть в библиотеку? – сказала она.

– А здесь есть библиотека?

– Разумеется. Наверху. В восточном флигеле.

Никаких флигелей я не заметил и сомневался, что таковые вообще существуют, но медсестра медленно и подробно, так, что понял бы даже законченный идиот, объяснила мне, как пройти в библиотеку. Я в точности выполнил ее указания и вскоре стоял перед дверью с надписью “Библиотека”. Помещение оказалось размером не больше обычной гостиной. Комната была довольно уютной, из эркерного окна открывался вид на парк клиники, вдоль стен от пола до потолка высились полки, способные вместить несколько тысяч книг. Но не вмещали. На полках ничего не было. Они зияли абсолютной, холодной пустотой: одни голые и пыльные деревянные доски, лишенные книг. Меня охватили гнев, обида и горькое изумление. Как все это жалко, как ужасно и в то же время как типично для клиники Линсейда.

В тревоге и отчаянии я пошел прогуляться вокруг главного корпуса. Я рассматривал здание под разными углами, и оно все больше и больше теряло внушительность. Да, фасад выглядел вполне представительно, его недавно подкрасили и как-то подремонтировали, но это лишь фасад, личина, обращенная к внешнему миру. Сбоку и сзади все обветшало. От стен отслаивалась штукатурка. Водосточные трубы и кровельные желоба судорожно цеплялись за стены. Разбитые окна были заделаны картоном и пленкой, а деревянная резьба напоминала слоеное пирожное. Я заметил, что многие окна зарешечены, а большая часть дверей заперта, но, наверное, было бы наивно ожидать чего-то иного, – в конце концов, тут же сумасшедший дом.

Я повернулся спиной к клинике и занялся изучением территории. На теннисном корте не было сетки, а сквозь красноватое грунтовое покрытие пробивались трава и одуванчики. Дно фонтана с бетонной русалкой было усыпано жухлыми листьями и битым стеклом. Судя по следам, кто-то пытался возделать клумбу, но явно без особого энтузиазма. Повсюду царило запустение, везде валялись кучи мусора, бесчисленные банки из-под пива, разбитые бутылки, – правда, скорее всего, выбросили все это не обитатели клиники, а перекинули через ограду местные пьянчужки вроде тех, что разрисовали стену и наорали на меня тогда под дождем.

В дальних концах парка виднелись надворные постройки: пара садовых навесов, теплица без единого целого стекла, а в самом укромном уголке обнаружилась старая металлическая будка, похожая на сборный домик из гофрированного железа. Вполне вероятно, будка стояла здесь со времен войны; быть может, в клинике Линсейда даже размещался штаб. Это впечатление подтверждала надпись “Пункт связи”, нанесенная по трафарету на стену будки.

Дверь будки была широко распахнута, и пусть мне не хотелось совать нос куда не просят, я не видел ничего дурного в том, чтобы заглянуть внутрь. Внутри было уныло, темно и безжизненно, в центре стоял длинный стол с десятью кургузыми, раздолбанными пишущими машинками, рядом с каждой машинкой имелся стул. На столе лежали пачки бумаги, и хотя я не заметил никаких признаков, чтобы в последнее время здесь что-нибудь печатали или осуществляли какую-то связь, сама обстановка свидетельствовала, что вскоре все изменится. Сколько времени понадобится десяти душевнобольным за десятью машинками, чтобы создать нечто удобочитаемое? Я надеялся, что не так много. Если не удастся заполучить книгу или хотя бы газету, придется довольствоваться творениями обитателей клинки.

Я вернулся к своей хижине и посмотрел на клинику. Понятно, что мое представление о плане здания еще грешило фрагментарностью, но некоторые части клиники я уже мог опознать снаружи: лекционный зал, палаты, кабинеты. Интересно, где кабинет Алисии? Словно по сигналу, в угловом окне второго этажа мелькнуло ее лицо. Она отвернулась, прежде чем я успел махнуть рукой, поэтому я решил зайти в клинику и встретиться с Алисией.

Дверь ее кабинета была открыта, и я заглянул внутрь. Обстановка ничуть не отвечала моим представлениям. Тесное, негостеприимное помещение с кучей глухих углов и непонятных альковов, такое же голое, как и кабинет Линсейда. Эти доктора, похоже, – редкостные аскеты. Я постучал в отрытую дверь, напутав Алисию.