Кутаясь в свою так и не починенную кожаную курточку, она
подошла к подъезду. На обшарпанной подъездной двери кто-то забывчивый
для памяти гвоздиком процарапал цифры кода. Впрочем, это было лишнее кодовый замок все равно не работал. В ожидании лифта Сима развернула листочек и еще раз прочитала: Анна Михайловна Хлопина. Дверь в квартиру отличалась добротностью, было видно, что здесь живут люди не бедные, заботящиеся о своем жилье. Сима позвонила и через минуту увидела, как потемнел дверной глазок: ее разглядывали. Наконец тяжелая металлическая дверь отворилась, и она увидела настороженное лицо не старой еще женщины. Впрочем, его портило выражение тревоги и подозрительности.
- Вам кого? - тихо спросила женщина, не делая попыток открыть дверь полностью.
- Меня зовут Серафима Григорьевна, я из милиции, - соврала Сима. По своему опыту она знала, это сразу меняет отношение людей к задаваемым им вопросам. А к частным детективам у нас просто не привыкли. - Анна Михайловна, я хотела бы задать вам несколько вопросов.
Как Сима и ожидала, женщина не попросила ее документы, распахнула дверь шире и коротко бросила:
- Проходите.
Сима вошла в небольшую чистенькую прихожую и остановилась, ожидая, когда хозяйка покажет ей, куда пройти. Та махнула рукой в сторону кухни. На кухне царил стерильный порядок, и сыщица с сомнением посмотрела на свои заляпанные ботинки. Анна Михайловна перехватила ее взгляд:
- Ничего, ничего, не беспокойтесь. Вы не подумайте,
я вовсе не помешана на чистоте, просто, когда волнуюсь, должна что-то делать. А что еще я могу делать в доме, где мне даже страшно отойти от телефона. Вдруг Олежка позвонит... - На глазах у нее показались слезы, но было заметно, что она изо всех сих пытается взять себя в руки. Она поплотнее запахнула застиранный халат и подняла на Симу глаза: Спрашивайте, ведь вы пришли из-за Олега?
- Да, Анна Михайловна, из-за него. Скажите, когда
вы последний раз его видели?
- Восемнадцатого февраля. Он сказал, что взял отгул на работе, хочет встретиться с друзьями. Ушел днем, даже не пообедал...
Почему-то именно эта деталь особенно расстроила женщину, она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Сима деликатно молчала. Она чувствовала, что Анне Михайловне и самой хочется выговориться.
- Может, вы, Серафима Григорьевна, и не поверите,
но мой Олежка был таким нежным, заботливым сыном. Он вообще очень добрый, мухи не обидит. Отец его бросил нас, когда Олежке было три годика, с тех пор мы жили друг для друга. Он маленький был белокурый, кудрявый, его даже принимали за девочку. Он очень обижался. А в школу пошел - пухленький, как ангелочек, глаза голубые, волосики золотистые - учителя его обожали. Всегда вежливый, уважительный. А меня как
любил. Называл меня "мамочка", "мамуля", а над ним все смеялись. Называли слюнтяем, маменькиным сынком, даже били.
Анна Михайловна вздохнула, с трудом поднялась с табуретки, поставила чайник на огонь. Затем как будто вспомнила что-то важное:
- Знаете, давайте я вам лучше фотографии покажу, вы
сами все поймете.
Через минуту она разложила на кухонном столе большой старомодный альбом в бархатной обложке. Сима с удивлением отметила, до чего же похожи детские фотографии у людей примерно одного возраста. Ее в саду нарядили снежинкой, а Олега мушкетером. Но стиль фотографии, бархатная портьера на заднем плане были идентичны, как будто карточки были сняты в одном ателье одним и тем же фотографом. Затем первый класс: на снимке девочки в белых фартучках и с бантами и мальчики с не по росту большими букетами георгинов и гладиолусов, окружившие учительницу - у нее был точно такой же.
- Вот Олежка. - Анна Михайловна указала на круглое улыбающееся личико. - Правда, хорошенький? - Она вопросительно и с надеждой посмотрела на Симу.
- Просто очаровательный, - с готовностью подтвердила та.
- А потом Олежке надоели все эти насмешки, и он сам, представляете, нашел секцию карате, наверное, насмотрелся боевиков, и тайно от меня стал туда ходить. Я узнала только через месяц. Говорю ему: "Что же ты себя мучаешь? Давай поговорю с учительницей о том, что тебя обижают, она их на место поставит". А он как закричит: "Ты что, мама! Я сам должен, сам!" И ходил на все тренировки, даже с температурой. Похудел, вытянулся, видите? Она показала фотографию хорошо сложенного подростка, сидящего у палатки. А это они с классом в поход ходили.
Сима продолжала неторопливо листать альбом, ей было уже ясно, что разговор затягивается. Но кто знает, какие важные подробности вдруг могут обнаружиться в такой беседе?
- А Олежка хоть и мог за себя постоять (уже никто не смел называть его маменькиным сынком), но, если честно, он маменькиным сынком и остался. Вы понимаете, что я имею в виду? Во всем со мной советовался, все рассказывал, искал моего одобрения. Представляете, уже после армии это было, познакомился с девушкой, ну, как бы сказать, доступной, и все-все мне потом рассказал, как и что было. Потом месяц за мной ходил, спрашивал, в чем проявляются венерические болезни. Ну, девушка-то здоровая была. Просто такой он, всем со мной делится.
- А постоянная девушка у него есть? - поинтересовалась Сима. Судя по фотографиям, таковой в наличии не имелось.
Анна Михайловна вздохнула, закрыла альбом, сняла маленькие пластиковые очки для чтения.
- Видите-ли, уж я его и с дочерьми подруг знакомила, о внуках мечтала, ведь ему уже тридцать, пора... Но ему никто не нравился.
Хотя он часто не ночевал дома, всегда говорил, что по работе. Я думаю, так оно и было, иначе Олежек бы мне рассказал.
- А близкие друзья? - спросила Сима.
- Знакомых много, а друг, пожалуй, один, Владик Симоненко, работает охранником в ночном клубе. Хороший парень, несмотря на работу... Они с Олежкой в десантных войсках служили. С тех пор и дружат. Хотите - телефон дам? Я знаю, Олежек от меня ничего не скрывал.
Сима с готовностью записала номер телефона.
- А вы мне не покажете его комнату?
- Конечно, что же тут скрывать. Пойдемте. - Анна Михайловна поднялась и показала Симе, куда идти.
Комната поражала спартанской простотой: письменный стол, жесткий стул, компьютер, узкая тахта, аккуратно покрытая клетчатым пледом. Огромный многофункциональный тренажер, которому явно уделялось много времени. Нигде ни пылинки, ни клочка бумаги.
- А какие-нибудь записи, книжки, дискеты? - поинтересовалась Сима, окидывая взглядом комнату.
- Да вот, в верхнем ящике стола, - женщина с готовностью
выдвинула ящик. И с гордостью добавила: - У моего Олежки
всегда все в порядке.
Сима присела на жесткий стул и быстро просмотрела бумаги. Оказалось, не зря: похоже, педантичный Хлопин ничего не выбрасывал, хранил даже чеки. Здесь были даже дисконтные карты. Одну из них Сима узнала сразу - она была из супермаркета "Седьмой континент". А вот вторая... Вторая, к величайшему ее изумлению, была из магазина "Нимфа и Сатир". Сима напряглась, вспоминая античную мифологию, и решила, что название имеет отчетливый сексуальный оттенок. Она незаметно сунула карту в карман, чтобы рассмотреть на досуге. Как бы там ни было, похоже, мамочка не все знала о своем сыне. Но Сима решила ее не огорчать.
- А записные книжки, адреса, телефоны? - повернулась она к Анне Михайловне.
- У него была такая книжка, как же она называется по-современному...
- Органайзер?
- Вот-вот, он самый. Так Олежка с ним не расставался, всегда
с собой носил. - Анна Михайловна немного помолчала, а затем
спросила, жалобно глядя на Симу: - Серафима Григорьевна, но
ведь вы не думаете, что мой Олежек причастен к убийству? Если бы вы
его знали, он такой добрый мальчик... - Она расплакалась.
- Ну что вы, конечно, все выяснится, - успокоила ее Сима,
у которой совсем не было такой уверенности.
* * *
В машине Бовина внимательно рассмотрела изъятую ею дисконтную карту магазина "Нимфа и Сатир". На ней мелкими буковками был написан адрес, где-то в арбатских переулках.