Когда-нибудь так станет и в России - кто-то скажет про непривычно звучащее имя:
- Это - РУССКОЕ имя.
И люди не удивятся... братство и прощение - иных вариантов - не предвидится....
Река Делавер...
БОРЬБА С БУДДИЗМОМ И ЕВРЕЙСКИЕ ДЕНЬГИ.
- Река Делавер! Это уже полная фантастика!
На этот раз Ирка меня даже пожалела, одолжила двадцатку до пятницы, ни в чем обвиняла и только сокрушенно качала головой.
- Не знаю, что с тобой творится... правда бесы какие-то. Ну что ж с тобой делать то?
- Знаешь, Ирка, давай смотреть правде в глаза: Я - женщина немолодая...
- Это ты-то?
- Не перебивай! Немолодая, некрасивая, с ребенком на руках и... в доску бедная. ЗНАЧИТ НЕМОЛОДАЯ, НЕКРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА ИЗ ЕБАНОГО КВИНСА С РЕБЕНКОМ НА РУКАХ - ТО ЕСТЬ ПРЕДМЕТ - НА ХУЙ НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ...
- Перестань сейчас же глупости говорить!
- Не перебивай! В общем, единственный мой шанс найти кого-нибудь - это стать знаменитой. Моложе красивее и богаче - мне точно не стать, а знаменитой - могу. Для этого мне надо выйти из художниц и стать поэтессой. Буду выходить на сцену - читать стихи.
- Зачем стихи? Песенки свои пой. Они чудные! Ведь говорят же, что ты "Галич в юбке" и "поющая Цветаева".
Песенки я действительно сочиняла с 15-ти лет и пела друзьям на кухне.
- Песенки - забудь. И Цветаеву с Галичем. Особенно Цветаева - на редкость удачный пример для подражания. И конец у нее прямо голливудский! Нет, в Цветаеву я играть не буду, я должна стать не "Наш Галич" и не "Наша Цветаева", а "Наша Ахматова" - вот кем я должна стать! И тогда мне достанутся в конце жизни "Наши ахматовские сироты, Наша оксфордская степень и Наша законная могилка в Комарово", а не "Наша петля в Елабуге".
- Но ты ж Ахматову не любишь.
- Стихи ее я не люблю. И личность ее мне предельно не близка, но что-то важное она сделала. Вот наступил этот Двадцатый съезд - и людям вроде как разрешили снова в чего-нибудь верить. Ну, в чего-нибудь, или кого-нибудь, кроме Пушкина. Они оглянулись вокруг - а нет никого, и верить то не в кого. А тут Бродский, Найман, Бобышев и Рейн обнаружили на чердаке Ахматову потемневшую икону - оставшуюся от ТЕХ, в кого можно было верить. Вытащили ее на свет божий и стало ясно, что икона - чистая, ничем не засранная и есть хоть что-то на что можно молиться. Так потихоньку народ и начал в себя приходить...
- Так ты хочешь стать не просто знаменитостью, ты иконой хочешь стать?
- Причем тут икона, я тебе просто объясняю свое отношение к Ахматовой. И стишки тут совершенно не важны. Песни мои - хорошие и, по-моему, даже лучше, чем ахматовские стишки. Но я их петь не буду. Я буду как раз стишки зачитывать - они у меня в основном плохие, но это не важно. Я просто должна ЕЕ сыграть. Как хорошая актриса.
Для осуществления моего замысла, мы с Иркой отправились в мастерскую Комара и Меламеда на поэтический вечер. Вечером руководил крупный розовый мужчина в очках - доктор Андрюша. Андрюша сам был поэтом и читал смешные стихи - про натюрморт, сделанный из внутренних органов человека. Мне он понравился и стихи его тоже. Поняв, что он самый тут главный, я подошла к нему в перерыве:
- Андрюша, можно я тоже буду поэтессой? Понимаете, я развелась и мне нужен какой-нибудь любовник. Я хочу выходить на сцену и читать стихи, чтобы сразу много мужчин меня увидели...
- А вам не лучше в таком случае куда-нибудь в топлесс, например?
- Нет. Не лучше. Потому что я - толстая, без чувства ритма и вообще от физкультуры освобождена с первого класса.
- Даже не знаю, что сказать.... С первого класса - да это серьезный аргумент... А стихи у вас есть?
- Стихи - плохие. Есть хорошие песни, но это неважно. Давайте я лучше плохие стихи прочту.
Как- то я его уболтала и он позволил мне выйти на сцену. Я вышла на сцену и объявила:
БОРЬБА С БУДДИЗМОМ.
Дальше я начала читать:
Если ты полюбишь Будду
Я тебе давать не буду!
Тут все сразу засмеялись, и мне стало легше. Дальше я уже без запинки прочла всю поэму:
Сколько время?
Два яврея.
Третий жид
По веревочке бежит.
Бежит себе шатается,
Спрашивает дорогу:
Вы не скажете, как пройти к китайцам?
Говорят, они сделали доброго Бога.
Заглянул он в лавку корейскую.
Стоит на пороге и плачет.
Обменяйте мне долю еврейскую
На что-нибудь послаще.
Я о многом просить не буду
Не хочу ни любви, ни удачи,
Дайте только круглого желтого Будду
И круглую сладкую дыню впридачу.
...Значит, ты от нас ушел?
У буддистов хорошо.
Там и сухо и светло,
Ходит дедушка По Ло
(Принял пегую кобылу
За гнедого жеребца...)
А ты его принял было
За Бога и Отца?
Значит, ты идешь в буддисты?
Там у них тепло и чисто.
Пахнет рисом и лапшой.
Просветленною душой.
Как тебе я замолвлю слово
За мой бедный народ пастуший?
И за нашего Бога - злого?
И за наши темные души?
И за то, что не медом и мятой
Пахнут женщины и младенцы:
Кровью, семенем, жестким мясом
Да куда ж от этого деться?
Значит, ты идешь в японцы?
Ну, иди, иди, не бойся...
Бог желает тебе удачи.
Он поможет тебе дойти.
Ни буран, ни разъезд казачий
Твоего не прервут пути...
Но однажды проснешься где-нибудь в Тянь-Шане,
У подножья восточных скал
И увидишь с дорожным мешком за плечами,
Бога, которого ты не искал.
Он встанет - усталый и спокойный.
(Его руки испачканы в НАШЕЙ грязи и крови)
и скажет:
Браток, ты просто меня не понял.
Я хотел тебе дать немного ЛЮБВИ...
Вот что я прочла. Это я сочинила для красивого скульптора Лени Лермана, еще когда замужем была. Леня увлекался буддизмом, а я с этим увлечением, как могла, боролась.
Не то что бы я особый враг буддизма - буддизм для меня вещь скорее неинтересная, нежели неприятная - это ловушка для слабых душ, ловушка-убежище, нет в буддизме ни стыда, ни счастья; буддизм и травка неразлучные брат с сестрой - оба они призваны вызвать возбуждение - там, где не от чего возбудиться, умиротворение - там, где не с чего умиротвориться, нежность и страсть - там, где не хватает любви, искусственную энергию - там, где нет собственной. Ничего плохого во всем этом нет - но я предпочитаю искать настоящую любовь, настоящее возбуждение - от чего то, что меня "всухую" возбуждает и умиротворяться от истинного умиротворения. Если же этого не происходит - то куковать без всего вышеперечисленного, но уж зато, когда это есть - знать что это - взаправдашнее. Алкоголю я больше доверяю он лишь усугубляет уже существующее состояние. Кроме того - я считаю, что за буддийским доброжелательным равнодушием - системой невмешательства, кроется - как и за любой формой нейтралитета - помощь врагу - в данном случае всякой дьявольщине. Я слишком деятельный человек, чтобы принимать буддизм без раздражения.
Но вообще - то нелюбовь к буддизму - это моя тайна, кажется, не любить буддизм так же неприлично, как не любить евреев - признаешься где-нибудь в приличном обществе, всяко, какой никакой, но пизды получишь. И правильно! Это все - сугубо личные проблемы, и их надо обсуждать дома - с домашними. Вот мы с Полей - любим иногда поговорить, на досуге, о нашей неприязни к буддизму и траве - интимный разговор матери с дочерью.
А стихи я написала, потому что Леня Лерман увлекался буддизмом, а мне хотелось, чтоб он мною увлекался, а вовсе не буддизмом этим - вот и написала. Кузьма - ужасно над этим стихом издевался и обзывал меня по-разному:
"Киплинг, говорящий на идиш", "Иосиф Уткин в пробковом шлеме"
и прочие ругательства.
А сама я считала, что это лучшее из моих стихотворений
Мой бедный пастуший народ, представленный в мастерской Комара и Меламеда некоторым количеством зубных врачей и адвокатов - тоже был в полном восторге.
Куда бы не занесла еврея жизнь - от телячьего вагона до Аппер Ист-сайда, никогда он не чужд изящной словесности. Любовь к слову видимо последнее, что остается - вымаривают ли наше тело голодом, или душу излишней сытостью, а стихам находиться место везде...