И теперь нужно было представить себе, что все КАК БУДТО нормально хорошо и правильно. Что у нас там КАК БУДТО не было еще одной МАЛЕНЬКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, и сейчас там не происходит НЕБОЛЬШАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА, а просто мы вот такие любители свободы и демократии, или мы невероятные любители американской культуры и языка, или мы просто любители путешествовать - ну вот ездить себе по свету, глядеть чужие страны - так когда-то во время "оттепели" - в неугомонных любителей путешествовать - этаких "тури-тура-туристов" превратились многие деятели русской культуры - в предисловиях шестидесятых писалось: "...в 1922-м году Бахтин переезжает с семьей в Саранск..." - НУ ТИПА - НАДОЕЛО ЧЕЛОВЕКУ В МОСКВО-ПИТЕРЕ - В САРАНСК ПОТЯНУЛО. Последний раз я обнаружила этот стиль у Вани Толстого в предисловии к Набокову: неутомимый путешественник Набоков, неизвестно по какой причине покинул в середине тридцатых Берлин, а в конце тридцатых Париж, чего это он? Остальные жили спокойно - Лифарь, Бунин и т.д., а этот кузнечик - вишь скакать принялся. Это Ваня уже писал в свободные времена. По старой советской привычке, желая избежать неприятного слова "еврей", в случае Набокова совсем уж нелитературное "еврейка" - ну зачем об этом, это удел антисемитов - грязные инсинуации на тему приставания евреек к русским гениям, Ваня - чистый человек, но, знаете, "...ложки нашлись, а неприятный осадок остался..." - не нужно таких слов - они нервируют, а пусть лучше Набоков вот так ездит себе, путешествует, как Бахтин и прочие...
А тут нужно было самому себе стать Ваней - поставить в голове заслонки. Да - вот путешествуем по Австрии и Италии, да с бабушками и младенцами - а что? - бабушкам и младенцам тоже хочется мир увидеть. А эти чемоданы подушки, запас мыла на пару лет вперед, альбомы с фотографиями, (книг, слава Богу, не видно - их отправили морем), а что? - мы любим русские подушки и всюду их возим с собой. И потом, когда приехали - самое главное быстро выстроить заново полностью укомплектованное светлое будущее. Должен быть определенный набор необходимых свершений.
Квартира - все показывают друг другу квартиры. Мебель.
- Ты ездила в Бруклин получать ортопедический матрас?
- Нет, зачем он мне?
- Все получают - нам положено.
Ты ездила за ботинками?...
Работа. Очень важно если в Манхэттене. За мной идет по родному Квинсу кореец - кадрит меня:
- Я живу тут, а работаю в МАНХЭТТЕНЕ!
Машина, конешно, если ты семейный, а одиноким нужны обязательно домашние животные под названием "бойфренд" и "гелфренд". Они, как корова молоко, приносят в новое хозяйство важную составляющую американской мечты СЕКС.
- У тебя есть бойфренд?
- Что ты не можешь себе никого завести?
Не могу.
Любовь - не лошадь, корова, коза и кошка; она - вша, клоп и таракан ее не заводят - она заводиться! (Когда санитарные условия души позволяют...)
- ГДЕ ТВОЙ БОЙФРЕНД, ЮЛЯ? (это уже мама).
- Ты представляешь, сначала она долго выясняла у всех моих знакомых не лесбиянка ли я, а вчера она сказала, что собрала мне три штуки баксов на пластическую операцию носа! Может сделать?...
- С ума сошла? Ты посмотри на мой нос!
Ирка прикасается пальцем к своему носу - американцы не верят, что он у нее с рождения - точно такой сделали всей семье Джексонов, и теперь такие носы носит весь Голливуд - Ирке даже немножко обидно.
- А что у меня в личной жизни? Вот с этим моим носом? Шурик! К сорока пяти годам. Не нос нам с тобой мешает. Вот, что мешает, вот!
Ирка стучит себя пальцем по изумительной формы лбу.
- Мозги мешают! Они этого не любят. Им надо чтоб давала и слушала. Давать и слушать. А ты не можешь, ни слушать, ни давать! Тебе скучно. Это я отлично понимаю, только нос тут причем? Думаешь, с красивым носом тебя полюбит умный - что ж интересно меня - вот такую красивую до сорока лет никто не подобрал? Умные любят полных идиоток и притом - безответных. А у тебя еще и характер. Сама знаешь...
Нету бойфренда и все сторонятся меня - никуда не приглашают, как-то незаметно начинается репутация городской сумасшедшей. Бойфренд бы хоть защитил, а так - некому!
Сначала я сделала все правильно, после года в подвале у львовских хозяев - реставрация антикварного фарфора:
-Толя, скажи этой, пусть сходит на угол, возьмет мне в салат-баре немного риса, морковь и пулочку...
Через год я сделала портфолио и устроилась уж почти по специальности по крайней мере, рисовать кисточкой по бумаге - в НАСТОЯЩУЮ американскую компанию, а вскорости и вовсе поступила разумно - вышла замуж. За НАСТОЯЩЕГО американца - русского князя - Рюриковича и профессора - слависта, да еще и исследователя Бахтина. Это был, конешно, пик моей американской жизни. И все мною гордились - друзья, родители.
А потом началось сползание вниз: на работе увидели, что я работаю в два раза быстрее всех остальных, и начальница быстренько уволила девицу, сидящую со мной рядом и стала каждый день давать мне двойное задание, а я только радовалась, любила эту работу. Через пять месяцев у меня вырубились глаза вышли из фокуса, очень страшно стало - я ведь всю жизнь художник и этим зарабатываю.
Пришлось взять Полю и уехать к мужу в американскую жопу - Мид-вест Индиана. Там университет. Три года прожила. Летом было здорово - мы ездили в знаменитую Норвиджскую школу русского языка - Поля пела в ансамбле Покровского, а я гуляла по аллеям парка с разными гениями русской культуры они туда приезжали на каникулы.
А потом взяла и развелась. Встретила своего питерского вечно любимого Гастона в Лаковых Сапожках - в доску женатого человека. Он тоже в Америку подался.
Первый раз я из-за него в Питере развелась, а тут уж во второй. Это понятно - роковая любовь называется, и описывать эту душевную болезнь в сто первый раз я не стану. Развелась в общем, а он ко мне и не вернулся. Зато я вернулась в Нью-Йорк. Нашла работу. Какой к черту бойфренд, когда каждую ночь вижу во сне своего ненаглядного Гастона. А в промежутках - город Питер - что снова мы идем белой ночью по мосту. Я такое правило завела - в пьяном виде, первым делом переходим на НАШУ сторону мостов и там уж выябывайся сколь душе угодно - хочешь песни пой, хочешь в канаве спать ложись...
Я жила на Петроградской - мир мой был абсолютно круглый и счастливый. Он состоял из ЯБЛОКА, КУРИЦЫ и ПУШКИНА. Помните такую детскую игру? Сначала пишешь на бумажке три слова:
ЯБЛОКО.
КУРИЦА.
ПУШКИН.
Потом прячешь эту бумажку, подходишь к какому-нибудь человеку и просишь:
- Назови быстро: фрукт, домашнюю птицу и поэта!
Очень многие говорят: яблоко, курица, Пушкин! И тут ты с восторгом предъявляешь свою бумажку, а потрясенный человек говорит:
- Ой, а откуда ты знал?
Я-то точно тот, кто всегда скажет именно эти три слова. Из них и состоял мой мир.
Яблоком и курицей я кормила ребенка. Яблоко было зеленое - полезное, а курица - синяя, потому что без очереди и за рупь семьдесят. Иногда еще родители с криком: "Ты не мать, а фашистка!" распахивали мой холодильник и закидывали туда... курицу! Но все же розовую - из кулинарии - за три восемьдесят.
Так и жили...
А главное был - Пушкин. Пушкин был "Наше Все". Никто не верил ни в Бога, ни в Советскую власть, ни в Россию - а в Пушкина все верили и всегда. Он висел на небе Солнцем русской поэзии и просвечивал дырочкой в левом боку. И Маяковский просвечивал, и Лермонтов, а снизу болтались на своих веревочках Марина и Сережа - "золотые головы", как елочные игрушки, и все остальные вокруг; самым младшим стал Башлачов, наверное, они гоняли его за небесной водкой и ему выдали Гермесовы крылатые сандалии - чтобы легче леталось из окна...
С ними было не страшно. И за Полю не страшно - от яблока и курицы выживет ее тело, а от Пушкина и Ко - душа. А потом сделалась вот эта - точно из учебника истории - НЕкровавая реформистская революция. Сначала пошатнулось яблоко. Я помню свою первую очередь за яблоками - летом - на Петроградской - я стояла часа два с половиной. Тогда я испугалась - и стала вместе со всеми ждать гражданской войны.