Она поднимала руки, и вода стекала с них черными каплями. Как хорошо плыть без купальника, плыть ночью, одной, — это так страшно, — и все-таки плыть. Подняв голову, Лиза увидела, что заплыла далеко. А где же луна? До луны было еще дальше. Лиза поплыла теперь «по-собачьи» и вдруг испугалась черной сверкавшей воды, испугалась холодящей глубины и безлюдья. Бешено колотя ногами, выбиваясь из сил, она поплыла назад.
У берега успокоилась. Плавать расхотелось. Вышла из реки, немного обсохнув, накинула сарафанчик, куртку. Сорвав по пути какой-то цветок, вернулась на пристань.
К утру погода испортилась, потянуло холодом. Вода потемнела, сделалась шершавой, как вскопанная гряда.
Но когда Лиза сбежала босиком по упругому трапу и осторожно ступила на мостик, где женщины полоскали белье, — умыться, вода по-прежнему была теплой и пахла рекой. Умывшись и выпив утреннего молока, — подкармливала ее Онисья, — Лиза пошла в клуб.
В клубе тоже стало зябко. Летом не топили, а щелей хоть отбавляй. Хорошо, что была пятница: заведующий клубом отпустит Лизу пораньше. Сегодня вечером — кино, репетиции нет, она будет завтра. Будет, если сегодня из города на таком же большом теплоходе приедет Саша… То есть репетиция будет и без него, но лучше бы он приехал. Трудно проводить репетицию без солиста…
Взяв пачку нот, Лиза устроилась в последнем ряду в пустом зрительном зале с затемненными окнами. Впереди нее, отсвечивая спинками, тянулись к невысокой сцене ряды кресел. Если чуть наклонить голову набок, зал становился похожим на дно реки в твердых песчаных ребрах от волн. Сцена была закрыта темно-синим тяжелым занавесом. В первый раз Лиза увидела Сашу тут, на сцене, на фоне этого темно-синего занавеса. Саша стоял в белой рубашке и смотрел на нее, подходившую по проходу к сцене, чтобы спросить, какой кружок он ведет.
Он сказал, что никакого кружка не ведет, он тут плотничал, — сам он плотник, а зовут его Саша. Он легко спрыгнул со сцены.
Он сказал — плотник, и Лиза почему-то посмотрела на его руки. Наверное, потому, что у плотников руки должны быть крепкими и большими. У Саши были обыкновенные мальчишеские кулаки, и, конечно же, на правой руке на безымянном пальце красовалось колечко с вишневым стеклышком. Лиза усмехнулась.
— Подарили?
— Да, — ответил Саша, глядя ей прямо в глаза, — чувиха дала поносить.
Лиза, покраснев, отвернулась.
— А тебя как звать?
— Лиза.
— «Бедная Лиза» — это, случайно, не про тебя?
— Про меня. — И Лиза тоже посмотрела ему в глаза. — Читал?
— Мне про это читать еще рано.
— Да… рановато.
Саша смерил ее взглядом и с таким интересом уставился на ее ноги, что Лизу это сильно забеспокоило. Она еле сдерживалась, чтобы самой не посмотреть быстро на свои ноги в коричневых туфельках на низком широком каблуке.
— А сказали, — Саша поднял на нее глаза, — что у тебя ноги кривые.
Лизу бросило в жар. Какой ужас! Нагнувшись вбок, она быстро осмотрела свои ноги — прямые, стройные; многие девчонки могли бы ей позавидовать!
Лиза с изумлением посмотрела на Сашу: слепой, что ли? А он, насмешливо глядя ей так же прямо в глаза, сказал, помедлив:
— С кем-то спутали, наверно…
Таких смелых глаз ни у кого из мальчишек Лиза еще не видела. Смотреть в них не отрываясь — как стоять на песке раздетой.
Лиза даже замотала головой, чтобы прогнать стоявшее перед ней лицо Саши, и, прогнав, снова уткнулась в ноты.
У него отгулы, он в городе. Там живет девушка, может быть, в сто раз красивее Лизы, — та девушка, которая дала ему поносить свое простенькое колечко.
Скорей бы кончалась практика! Лиза представила: она вернулась в училище, начались занятия, все забыто. «Манеева — к директору!» Ее вызывают к директору, строгой женщине с длинной косой, свернутой в корону. «Ты же комсомолка, Лиза! Мы так надеялись на тебя! А ты не разучила с хором ни одной песни. Мне за тебя стыдно!»
Представив это, Лиза сама устыдилась. Никаких Саш, никаких «Зорей Севера». При чем тут Север, при чем тут «Зори»?.. Пусть будет просто хороший хор, на два голоса. Завтра — первая репетиция.
Но какой же хор без солиста…
Стемнело. Поднялась волна, и пристань покачивало. Лиза слышала из каюты, что на пятачке дебаркадера уже собираются, — кто-то играл на баяне, ругалась по привычке Онисья.