— Может быть, я еще вернусь, — прокричал он, уходя. — А если нет — увидимся на Новый год!
Джойс одевала и раздевала Лютика, куклу Лили, до тех пор, пока не пришло время уходить. Они с Эдвардом собирались на праздник к девушкам из магазина, которые устраивали вечеринку у себя на съемной квартире.
Марта стояла на пороге и махала им вслед, как вдруг заметила Томми Мэхоуна. Малыш, одетый совершенно неподобающим для декабря образом, сидел на ступеньках дома на другой стороне улицы, в подвале которого и обитало семейство Мэхоунов.
Марта пришла в ярость. Осторожно ступая по обледенелым булыжникам, она перешла через двор и забарабанила в подвальное окно.
— Есть там кто-нибудь? — крикнула она, но ответа не получила.
— Где твои мама и папа? — спросила она у дрожащего от холода малыша. На нем были шортики, поношенная вязаная кофта и резиновые сапоги разного размера.
— Ушли, — невнятно проговорил он.
— Они что, забыли взять тебя с собой?
— Не знаю.
— Свиньи! — выругалась она. Ребенок не протестовал, когда она подхватила его на руки и отнесла к себе домой.
Марта нянчилась с ним почти весь вечер. Она кормила Томми кусочками индейки и шоколадными конфетами, одновременно беспокоясь, что его стошнит, если он съест слишком много. Лили и Джорджи играли в настольную игру и распевали рождественские гимны, споря о том, кто из них поет громче.
Под утро явились Тереза и Дональд Мэхоуны, пьяные в стельку. Они орали друг на друга, а остальные дети понуро тянулись за родителями гуськом. Взбешенная Марта вышла им навстречу с Томми на руках, который, как оказалось, пришел пешком из дома сестры Терезы в Эвертоне, где семейство провело весь день.
— Ну, сейчас я задам этому маленькому паршивцу! — заявила Тереза, грубо выдирая Томми из рук Марты. Малыш заплакал.
— Только не на Рождество, Тереза! — взмолилась Марта.
— Не твое собачье дело, — огрызнулась та и заковыляла вниз по ступенькам, ведущим в подвал.
Марта вернулась домой. Настроение у нее испортилось окончательно, и она молча принялась укладывать Лили и Джорджи спать.
В комнате было тихо. В очаге ярко светились угли, когда Карло вернулся домой в одиночестве — по его словам, Франк отправился в гости к другу. Карло был еще относительно трезв, так что Марта рискнула воспользоваться представившейся возможностью и рассказала ему о том, что ждет ребенка.
Поначалу он был слишком потрясен, чтобы говорить. Она же отстраненно подумала о том, что, побрившись и переодевшись в чистое, он все еще оставался таким же красивым мужчиной, как и прежде.
— И когда ты должна родить? — спросил Карло, немного придя в себя.
— В конце июня или в начале июля. — Она только начала поправляться в талии, и живот был еще незаметен.
— Наверное, Господь посылает его нам вместо нашего Джо, — дрогнувшим голосом пробормотал Карло.
— Я буду рада вновь иметь пятерых детей, но никто и никогда не заменит мне Джо. — В душе Марты образовалась пустота, которую ничто не сможет заполнить, сколько бы еще детей у нее ни появилось.
— Я должен написать маме, — заявил Карло. — Я всегда сообщал ей о том, что мы ждем ребенка, а потом отправлял фотографию. В ответ мама всегда присылала нам подарки, шаль или одеяло, которые связала сама.
— Я помню, — пробормотала Марта, невольно ощутив возбуждение. Она уже не надеялась, что Карло когда-нибудь вновь заведет речь о своей матери, не говоря уже о том, чтобы написать ей письмо. — Мы даже собирались навестить ее, — напомнила она ему, — а потом съездить на остров Мэн к твоему двоюродному брату Фредди.
Огонь в очаге постепенно угасал, багровые огоньки под осыпающимися горками пепла вспыхивали все реже. В комнате заметно похолодало.
— Я скучаю по Италии, — сказал Карло. — Скучаю по ее холмам, и виноградникам, и запахам. Там было так спокойно. — Марта не стала напоминать ему о том, что и здесь, в Ливерпуле, все тоже было спокойно и мирно, пока он не решил ввязаться в драку с ирландцами. Муж зябко повел плечами. — А на юге на Рождество всегда тепло. — Внезапно он закрыл лицо руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. — Не знаю, смогу ли я вообще сейчас писать на родном языке.
— Ты можешь попробовать, — решила подбодрить его Марта. Он немножко опоздал, лет этак на двадцать, с тоской по родине. Но не исключено, что это был хороший знак: Карло вновь начал испытывать чувства, как и должен нормальный человек, а не какой-нибудь лунатик, идущий по жизни с закрытыми глазами.
— Не помню, когда я в последний раз писал письмо по-английски или по-итальянски.
— Это было, когда у нас родился Джорджи. А вскоре после этого ты повредил руку.
Карло скривился, посмотрев на правое запястье, пожелал ей спокойной ночи и отправился в постель, оставив Марту одну у очага. Она смотрела, как оранжевые угли покрываются серым пеплом, чувствуя, как в комнате становится все холоднее и холоднее.
Где-то вдалеке раздались крики и пение. Она прислушалась, и тут ей показалось, что совсем рядом с их домом происходит какая-то возня: до нее донеслись звуки глухих ударов, приглушенные стоны и угрожающие крики. Марта выглянула в окно и увидела, как ее Франка сбил за землю какой-то здоровяк, раза в два крупнее ее сына.
Марта вскрикнула, схватила кочергу и выскочила наружу. Гигант тем временем поднял Франка в воздух, держа его за лацканы пальто из верблюжьей шерсти, и, похоже, намеревался зашвырнуть его в дальний конец двора. Марта не стала медлить и ударила его сзади по ногам. Тот зарычал и повалился на колени. Франк тем временем сумел освободиться и встал.
— Ступай в дом! — рявкнула на него Марта. — Оставь этого придурка мне.
— Не говори глупостей, мам. Он сделает из тебя отбивную. Ну-ка, дай мне кочергу.
— И не подумаю. Ты просто убьешь его, и все закончится тем, что сержант Гиллиган отправит тебя на виселицу, мальчик мой, а потом и меня, и всех остальных следом, если сможет. — Она вновь замахнулась кочергой, видя, что здоровяк, напавший на ее сына, пошатываясь, поднялся на ноги. — Еще один шаг, и я размозжу твою тупую башку, — пригрозила она.
Пригнув голову и пряча лицо, мужчина, спотыкаясь, кинулся прочь со двора.
Выяснилось, что Франк давным-давно рассчитался со своими долгами, так что он понятия не имел, кому перешел дорогу на этот раз. Сегодня утром он нанес вполне невинный визит своей знакомой, когда вдруг неожиданно домой вернулся ее муж, заподозрил невесть что, и Франку пришлось спешно ретироваться. Кажется, здоровяк был соседом обманутого мужа, боксером на пенсии.
— Нет, ты непременно накличешь на свою голову неприятности, — корила сына Марта, смазывая йодом ссадину на его щеке. Глаз у Франка заплыл, на шее были красные пятна от пальцев. — Если бы я случайно не выглянула в окно, этот негодяй мог запросто прикончить тебя.
Только теперь Марта осознала, что могла потерять еще одного сына. Женщина разрыдалась. Глядя на нее, заплакал и Франк, клятвенно пообещавший больше не грешить.
— Я не шучу, мам. Честно.
Клайв Декстер начал наводить справки о том, как можно попасть на фронт гражданским служащим. Через несколько дней после наступления Рождества он ехал в Лондон, чтобы лично побывать в Военном министерстве, но, миновав Оксфорд, сделал поворот и оказался нос к носу с лошадью, запряженной в повозку, которая преспокойно ехала по встречной полосе. Чтобы избежать столкновения, Клайв направил автомобиль в кювет, в результате чего получил сотрясение мозга и сломал руку в двух местах.
Неделю спустя Кейт навестила его в офисе. Молодой человек пребывал в дурном расположении духа.
— Что вам нужно? — набросился он на девушку, когда та влетела к нему в кабинет. Шишка у Клайва на лбу пожелтела, а рука покоилась в гипсе. Оказалось, что писать или печатать на машинке одной левой необычайно трудно.