Все немедленно ужаснулись тому, какая она худенькая и бледненькая, и принялись наперебой пичкать Таню домашними деликатесами.
– Покушай пирожок, доченька! Бабка сегодня весь день пекла, специально для этого печь топили, эти пироги хоть мертвого на ноги поставят.
– Мясо! Мясо бери! С подливкой!
– Отстань от девочки, сейчас все молодые на диете, какое ей мясо. Вот лучше рыбку попробуй, до чего хороша, прямо во рту тает.
– А вот салатик! Сама лично готовила!
– Колбаски!
– Икорки!
– Сырку!
Но над всеми этими голосами раздался один – зычный и властный:
– Водки ей налейте! Да с огурцом!
Все мигом затихли, а перед Таней появилась полная до краев рюмка. Каким-то шестым чувством девушка поняла, что не выпить ее нельзя.
Поднесла ее к губам и опрокинула в себя одним махом. Кажется, она поступила правильно, потому что все вокруг как-то разом выдохнули и еще сильней повеселели.
– Наш человек!
И перед носом у Тани появился соленый огурчик, которым она с удовольствием захрумкала выпитую водку. По всему ее телу разлилось живительное тепло. Теперь в ход пошла и капустка, которой на столе было целых пять видов – квашеная с моченой клюквой, красная со свеклой, тушеная с грецким орехом и чесноком, а также тушеная в горшочке со свиными шкварками и сосисками.
Но Тане больше остальных полюбилась капустка, поданная на стол в виде салатика с тертым яблочком, морковкой и обильно залитая лимонным соком и растительным маслом. Были еще голубцы из савойской капусты, было ассорти из брокколи с цветной капустой, залитые яйцом, и была брюссельская, обжаренная до золотистой корочки и плавающая в подливке из топленого масла. И это только то, что касалось капусты. А были и другие блюда, и их было так много, что Тане казалось, никогда и нипочем всего этого им не съесть!
Но к ее удивлению, салатники, тарелки, миски и плошки пустели одна за одной, исчезали где-то в недрах кухни, появляясь оттуда снова заполненными до самых краев необычно вкусной снедью. И вроде бы ничего необычного за этим столом не подавали, не было тут каких-то особенных хитро замаскированных азиатских блюд, где даже толком и не поймешь, что ешь. То ли бамбук, то ли спаржу, то ли невесть что заморское и чужестранное. Все было свое родное, все с легкостью и простотой поддавалось вкусовой идентификации, так что Таня точно знала, что жует в данный конкретный момент. Но в то же время все это было так вкусно, так здорово приправлено остротами сидевших за столом людей, что создавалась какая-то необычная душевная атмосфера общего праздника.
– А вот блинчики! – На столе появились новые подносы. – С мясом, с курицей, с грибами, с капустой. А вот эти сладкие с творогом, джемом и сгущенкой.
Блинчики тоже пошли «на ура». Все, кроме тех, в которых подразумевалась грибная начинка. Их не тронул никто. Похоже, родственники были в курсе, что грибов в исполнении хозяйки следует остерегаться.
Таня протянула руку, но, вспомнив рассказ, подслушанный в автобусе, взяла другой, с джемом, оказавшимся клубничным – ее любимым.
На сладкие блины с улицы прибежали даже ребята, которые до сих пор возились на заднем дворе и от количества которых у Тани слегка пошла кругом голова.
Перекусив, мальчишки и девчонки снова убежали. Оказалось, что они строят снежную крепость и поэтому очень-очень заняты. Просто ни единой минуточки у них нет свободной.
– Решено, останешься ночевать у нас, – заявила хозяйка дома – баба Галя, крупная и дородная бабка с забранными в косу седыми волосами. – Завтра утром поедешь куда тебе надо.
– Я вас не слишком стесню? А то, я вижу, гостей у вас много.
– Тю-ю! Да разве же это гости? Это все свои, родные. Живем мы все по соседству. Спать они к себе пойдут. У нас только Серега с Маринкой останутся да вот ты еще.
Таня уже знала, что Сергеем и Мариной звали ее соседей по автобусу, благодаря которым она и очутилась в Диковинно, в доме у бабы Гали.
– А ты сама-то куда ехала?
Куда? Таня растерялась от заданного ей в лоб вопроса. Сесть в отходящий автобус, было спонтанным решением. А вызвано оно было тем, что последнее время Таня все серьезней тревожилась о состоянии своей психики.
Дело в том, что ее преследовали галлюцинации. Ей мерещился голос ее покойного мужа, она находила следы его присутствия там, где их быть точно не могло, потому что все время после похорон Таня лично потратила на то, чтобы все следы мужа в своей жизни извести начисто. И словно бы этого было мало, муж начал Тане всюду мерещиться. То из-за угла выглянет, то в витринном отражении мелькнет, то издалека рукой помашет, моргнешь, уже и нет никого.