Они оба повернулись ко мне и спросили, что я этим хочу сказать.
— Вы не можете применить силу, — сказала я. — Вам придется сделать одно из двух: или назвать свои имена слуге у двери, или не называть. Назвав их, вы предупредите Нюджента о том, что его ожидает, а он не такой человек, чтобы впустить вас при подобных обстоятельствах. Скрыв свои имена, вы будете приняты за посторонних. Можно ли предположить, что Нюджент доступен теперь для посторонних? Согласится ли Луцилла в своем теперешнем положении принять мужчин, которых она не знает? Верьте мне, вы не только ничего не выиграете, если пойдете туда, вы затрудните доступ к Луцилле.
С минуту все молчали. Мужчины понимали, что мои доводы нелегко опровергнуть. Оскар опять заговорил первый.
Так вы сами хотите идти туда? — спросил он.
— Я хочу послать письмо Луцилле, — отвечала я. — Письмо дойдет до нее.
Это предложение было разумно. Оскар спросил, что будет сказано в письме. Я отвечала, что хочу только попросить Луциллу повидаться со мной, и ничего больше.
— А если Луцилла откажет? — спросил мистер Финч.
— Она не откажет, — отвечала я. — Между нами, действительно, произошло небольшое недоразумение перед моим отъездом за границу. Я хочу сослаться на это недоразумение, как на причину, побудившую меня написать ей. Я обращусь к ее чувству справедливости, прося ее дать мне возможность оправдаться. Она не откажет в такой просьбе.
(Этот план, позвольте мне сказать в скобках, был придуман мной на пути в Сиденгам. Я не объявляла его, пока не узнала, как намерены поступить мои спутники.) Оскар, стоя со шляпой в руках, взглянул на мистера Финча, не покидавшего, также со шляпой в руках, своего места перед дверью. Если б Оскар настоял на своем намерении идти к своей родственнице, лицо и манеры ректора выражали с учтивейшею откровенностью, что он последовал бы за ним. Поставленный между духовным лицом и женщиной, твердо решившимися настоять каждый на своем, Оскар, если только он не хотел публичного скандала, должен был уступить одному из нас. Он выбрал меня.
— Если вам удастся повидаться с ней, — спросил он, — что вы сделаете?
— Я или привезу ее сюда, к ее отцу и к вам, или попрошу ее повидаться с вами обоими там, где она живет, — отвечала я.
Оскар, взглянув опять на неподвижного ректора, позвонил и приказал принести письменные принадлежности.
— Еще один вопрос, — сказал он. — Если Луцилла примет вас у себя, намерены вы повидаться…
Он остановился, глаза его избегали встречи с моими.
— Намерены вы повидаться еще с кем-нибудь, — спросил он, не решившись опять назвать брата.
— Я намерена повидаться только с Луциллой, — отвечала я. — Не мое дело встревать между вами и вашим братом. (Да простит мне Бог эту ложь. Я ни на минуту не оставляла намерения вмешаться в их дела.) — Пишите ваше письмо, — сказал Оскар, — только с условием, что я увижу ответ…
— С моей стороны, полагаю, будет лишнее вступать в такой же договор, — прибавил ректор. — Как отец…
Я признала его отцовское право, не дав ему сказать больше.
— Вы оба увидите ответ, — сказала я и села писать письмо. Вот все, что я написала:
«Милая Луцилла! Я только сейчас вернулась с континента. Во имя справедливости и прошлого я прошу вас повидаться со мной немедленно, никому не говоря об этом. Я даю вам слово убедить вас в течение пяти минут, что я никогда не была недостойна вашей любви и вашего доверия. Посланный ждет ответа».
Я дала прочесть письмо обоим джентльменам. Мистер Финч, недовольный своей второстепенною ролью, не сделал никакого замечания. Оскар сказал:
— Я не имею ничего против этого письма и не сделаю ничего, пока не прочту ответа.
Он продиктовал мне адрес своей родственницы, и я сама отдала письмо слуге.
— Далеко это отсюда? — спросила я.
— Не более десяти минут ходьбы, сударыня.
— Вы понимаете, что должны дождаться ответа?
— Понимаю, сударыня.
Он ушел. Прошло, сколько мне помнится, не менее получаса, прежде чем он вернулся. Вы составите себе хоть приблизительное представление, как мучительно было наше ожидание, если я скажу вам, что никто из нас не произнес ни слова за время между уходом и возвращением слуги.
Он вошел с письмом в руках.
Мои руки так дрожали, что я с трудом развернула его. Прежде чем я успела прочесть хоть слово, почерк письма заставил меня содрогнуться. Оно было написано незнакомой рукой, а имя Луциллы внизу было начертано тем крупным детским почерком, который я видела, когда она написала свое первое письмо Оскару в те дни, когда была еще слепа!