«Если уж сказать», «если признание необходимо» — из подобных выражений в письме Оскара я убедилась, что он тешит себя безумною мыслью о возможности скрыть навсегда от Луциллы происшедшую в нем перемену.
Если б я была в Димчорче, то, без сомнения, начала бы сильно тревожиться тем оборотом, который принимало дело.
Но расстояние действует успокаивающе на тревожные мысли наши о том, что происходит дома. Будучи не в Англии, а в Италии, я выбросила из головы антипатии Луциллы и опасения Оскара, как не стоящие серьезного внимания. Рано или поздно (соображала я) само время образумит этих беспокойных молодых людей. Состоится их свадьба, тем дело и кончится. А между тем я продолжала угощать папашу святыми семействами и храмами. Бедный, как он зевал перед картинами и куполами, как усердно клялся никогда более не влюбляться, если только я привезу его обратно в Париж!
Мы отправились в обратный путь дня через два после получения от Оскара письма. Я оставила исправленного отца моего отдыхать в спокойном кресле, способного еще, может быть, на платоническую любовь к женщине его лет, но уже неспособного (как твердо была убеждена я) ни на что другое.
— О дитя мое, дай мне отдохнуть! — сказал он, когда я прощалась с ним, — и никогда более не показывай мне картин и церквей, пока живу я на свете!
Глава XXI
МАДАМ ПРАТОЛУНГО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ДИМЧОРЧ
Я приехала в Лондон в последнюю неделю пребывания Луциллы у тетки и осталась в городе, чтоб отвезти ее в Димчорч.
Как только для Оскара прошло время ехать к Луцилле в Лондон, переписка его с нею, естественно, стала веселее. Она опять ободрилась, бедняжка, и радовалась от души встрече со мною. Мы хорошо воспользовались немногими днями, проведенными вместе в Лондоне, и вдоволь наслушались музыки в операх и концертах. Я отлично ладила с теткой до последнего дня, когда по какому-то случаю я высказала свои политические убеждения. Нельзя выразить словами ужас старухи, когда она узнала, что я с нетерпением ожидаю ликвидации всякого неравенства и справедливого распределения собственности на всем земном шаре. При этом разговоре я еще раз заставила дрожать аристократку. Я также навсегда заперла для себя дверь дома мисс Бечфорд. Все равно! Приближается день, когда Бечфордам будет нечего запирать. Вся Европа больше и больше приходит к Пратолунговской программе. Мужайтесь, братья мои, не имеющие земли, и сестры мои, не имеющие денег в банках! Мы еще разделаемся с презренными богачами. Да здравствует республика!
В начале апреля мы с Луциллой простились со столицей и поехали назад в Димчорч.
Когда стали мы подъезжать к приходскому дому и Луцилла начала волноваться, с тревогой ожидая встречи с Оскаром, беспокойство, которое я так легко выбросила из головы в Италии, снова овладело мной. Воображение мое принялось рисовать образы, пугающие образы Оскара в теперешнем виде, подобные голове Медузы, невыносимой для взгляда смертных. Где встретит он нас? При въезде в селение? Нет. У ворот приходского дома? Нет. В уединенной части сада, за домом? Да! Вот он стоит, ожидая нас, один.
Луцилла бросилась к Оскару на шею с криком радости. Я остановилась поодаль и глядела на них.
О! Как живо помню я в ту минуту, как она его поцеловала, поразительную контрастность их лиц. Лекарство сделало дело. Я видела ее белую щеку доверчиво прижавшуюся к обезображенному лицу. Боже, как жестоко бросалась в глаза разница между тем, каким был он прежде, и тем, каким стал теперь! Глаза его обратились на меня, пока держал он Луциллу, в объятиях. Безмолвный взгляд его говорил ясно: «Вы любите ее, хватит ли у вас духу когда-нибудь открыть ей эту тайну?»
Я подошла, чтобы пожать ему руку. В ту же минуту Луцилла вдруг отодвинулась от него, положила ему левую руку на плечо, а правою быстро провела по его лицу.
У меня сердце замерло. Изумительная тонкость ее осязания различила темный цвет моего платья в первый день нашего знакомства. Окажется ли ее осязание и на этот раз таким же непогрешимым, как тогда со мною?
Проводя рукой по его лицу, она делала это с таким напряженным вниманием, какое, как помнила я очень хорошо, проявила и относительно меня. Еще раз коснулась она его лица, подумала и обратилась ко мне.
— Что вам говорит лицо его? — спросила она. — Мне оно говорит, что у Оскара что-то на уме. Что такое?
Опасность на этот раз миновала. Ненавистное лекарство, меняя цвет кожи, не изменило ее ткани. Какою была она для осязания при отъезде Луциллы, такою осталась и при ее возвращении.