Он перед всеми оказался виноват, но кого он мог обвинить в своих бедах? Почему для него не был определен свыше мальчик для битья, не отрицающий совершенного им преступления и покорно отсидевший назначенный ему наказанием срок?
Чем он, князь Петр Михайлович Долгорукий, вызвал негодование Господа? И почему страданий, перенесенные им, так и не стали искупительными, а порождали все новые и новые беды, преодолевать которые для него становилось все трудней и трудней?..
Долгорукий взывал к Небесам и не мог дождаться ответа. И тогда зарыдал, качаясь, добрел до кареты и попросил кучера измученным, хриплым голосом:
— Домой… Отвези меня, голубчик, домой, если знаешь, где он — дом мой…
— Ты бы отдохнула, Таня, — доброжелательно сказала Наташа.
Она пришла, чтобы заменить девушку у постели Сычихи.
Татьяна с благодарностью молча кивнула и поднялась со стула у кровати.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Наташа пристально посмотрела на нее, и Татьяна смутилась под этим взглядом.
— Не беспокойтесь, барышня, я не доставлю вам хлопот.
— Однако ты кажешься мне встревоженной, — настаивала на своих сомнениях Наташа.
— Кто бы не разволновался, когда в доме такое, — покачала головой вдруг побледневшая Татьяна.
— Да, конечно, столько всего случилось… Но, думаю, тебя надо освободить от лишних хлопот. Я поговорю с Андреем, чтобы тебе выделили отдельную комнату, пока эта женщина остается в доме, — покровительственным тоном сказала Наташа.
— Вы так заботитесь обо мне, барышня…
— Я уже говорила — я не враг тебе и твоему ребенку. И потом я уверена, что со временем ты поймешь: людям свойственно блуждать в темноте, но как бы ни был жизненный путь извилист и суров, он все равно выведет нас к свету. И каждый займет место, отведенное ему свыше.
— Я не претендую на Андрея Петровича, — хотела оправдаться Татьяна, но Наташа жестом остановила ее.
— Нам нечего делить с тобой, и, надеюсь, мы обе это прекрасно понимаем. У тебя — своя дорога, наша же ведет нас с Андреем к алтарю. А сейчас — ступай, отдохни. Соня сказала, что ты можешь пока побыть у нее. И будь любезна — не пренебрегай сном и хорошо питайся, я не желаю, чтобы Андрей мог предположить в твоей бледности мою вину.
— Что вы, барышня! — стала возражать Татьяна, но Наташа улыбкой дала ей понять, что разговор окончен.
Татьяна присела в неглубоком поклоне и вышла из комнаты.
Она не знала, каким чувством Наташа уловила посетившие ее страхи. Очевидно, это любовь делала ее такой подозрительной и обостряла внимание. Татьяна и впрямь была не в себе — она только что случайно приоткрыла завесу страшной тайны и теперь места себе не находила от ужаса чужого откровения.
С тех пор, как князь Петр Михайлович уехал, Сычиха несколько раз впадала в забытье и бредила. Поначалу Татьяна принимала слова раненой за бессвязный поток воспоминаний, запрятанных в самую глубину ее сознания, но потом поняла — Сычиха снова и снова возвращалась к пропавшей дочери Долгорукого, рожденной Марфой. И вдруг Татьяне стало страшно — она ведь и сама не знала своих родителей, и лет ей было столько же, сколько и несчастной Насте, о которой шептала Сычиха. И воспитывал ее князь Петр вместе со своими детьми, словно она и не крепостная вовсе.
Так может, Сычиха права, и бедная Настя действительно все время живет рядом с ним, со своим отцом, а он и не знает об этом? А княгиня потому и свирепствует, что до правды — рукой подать? Но что же это тогда получается — они с Андреем Петровичем брат и сестра?!
Татьяна почувствовала легкое головокружение и тошноту. Она невольно схватилась рукой за плечо Сычихи, и та от прикосновения открыла глаза и ясным живым взором посмотрела на нее. Татьяна вздрогнула — Сычиха узнала ее!
— Это ты, Таня? — хриплым голосом сказала она. — Ты не бойся меня, ты крови бойся. Кровь вижу, родную кровь… Грех и наказание… Преступление и смерть…
— Да о чем ты? — всхлипнула испугавшаяся ее слов Татьяна.
Но колдунья словно и не приходила в себя — опять вмиг окаменела, глаза закрылись, сомкнулись губы.