— Благодарю вас, ваше высочество, — разрыдалась Лиза. — Благодарю тебя, Господи! Благодарю Императора за его милость ко мне недостойной!
— Что вы, Елизавета Петровна, — улыбнулся Александр. — Вы — милая, чудесная девушка, вы достойны лучшего будущего, и оно уже не за горами.
Все расселись.
— Да, это замечательно, — задумчиво произнес князь Петр, — но вряд ли ваше сообщение способно повлиять на мое решение об удочерении Насти и установлении ее места в завещании.
— Хотелось бы надеяться, что вы делаете это на законных основаниях и не в ущерб своей семье, — кивнул Александр.
— Разумеется, на законных! — воскликнул князь Петр.
— Тогда пусть все получит твоя законная дочь! — послышался от дверей грозный и чуть хрипловатый голос Сычихи.
— А-а-а!.. — выдохнула Полина и заметалась вдоль стены, пытаясь найти выход из кабинета.
— Что с тобою, девочка моя? — взволнованно обратился к ней князь Петр.
— Твоя девочка — не Полина! — твердо сказала Сычиха, проходя вперед.
— Чего вы слушаете сумасшедшую?! — вскричала Полина, побагровев от злости и ненависти. — Она сама не знает, что несет!
— Знаю, теперь знаю, — улыбнулась Сычиха. — Я все вспомнила, да рассказать не успела. Эта негодяйка Полина подкупила Карла Модестовича, пока вы хоронили Андрея, увезти меня к цыганам и продать им, чтобы я уже никогда не смогла вернуться сюда и открыть правду о происхождении Анастасии.
— Это ложь! — бесновалась Полина. — Бессовестная ложь! Наглая и дерзкая!
— Это — правда, и ты сама прекрасно все знаешь, — усмехнулась Сычиха. — А для сомневающихся у меня есть и свидетель. Входи, Рада!
— Мир вам! — тихо сказала вошедшая по ее знаку Рада.
Полина охнула и прижалась к стене, словно пригвожденная к позорному столбу.
Рада внимательно окинула взглядом всех, кто находился сейчас в кабинете князя Петра, и сдержанно, но с уважением приветствовала каждого:
— Барышни… Счастья тебе, красавец! (Репнину) Барин… (Корфу) Государь! (Александру)
— Но я еще не… — смутился Александр.
— Станешь, — кивнула Рада. — И прославишься в веках, только не забывай мое предсказание, как забыл обещание наказать убийцу моего брата.
— Я сдержал свое слово, — успокоил ее Александр. — Человек, о котором ты говоришь, сегодня был арестован, его ждет каторга за все совершенные им прегрешения, и я обещаю, что лично прослежу за тем, как его отправят в Сибирь по этапу.
— Что ж, — Рада внимательно посмотрела на него, заглянув в глаза — глубоко-глубоко, потом вздохнула, — я верю тебе.
— Постой! — повернулась к ней Сычиха, видя, что Рада собирается уйти. — Ты обещала снять проклятие с этого дома.
— Если обещала — исполню, — тихо сказала та и замерла на пороге — стала что-то шептать по-цыгански и руками собирать воздух, словно хотела унести с собой, потом стянула с шеи цепь с монистами, по одному сорвала с нее серебряные кружки монет и сложила их в карман своей широкой юбки. Напоследок разломила цепь — и ушла…
— Что это было? — тихо спросила Лиза. — О каком проклятье ты говорила, Сычиха?
— Это старая история, — усталым голосом промолвила она. — Все началось с бабушки и дедушки Петра Михайловича, ибо князь сызмальства, оставшись сиротой, воспитывался у них, но ни добротой, ни сердечностью эти люди не отличались. Еще по молодости в день свадьбы они жестоко обидели старую цыганку, которая пришла к церкви просить милостыню. Невеста посмеялась над ее увечьями, а жених ударил ее тростью. И цыганка прокляла их. Сказала, что их дети и дети их детей никогда не будут счастливы. Они будут любить, но не смогут воссоединиться со своими возлюбленными.
— Господи! — воскликнула Лиза.
— Увы, — кивнула Сычиха, — с тех пор так и повелось — все Долгорукие гонялись за призраком любви, но счастья не находили. Отец князя Петра влюбился в свою крепостную по имени Анастасия — красивую и добрую, но родители не благословили его выбор, и влюбленные вынуждены были вместе уйти из имения. А когда родился Петр, в деревне, где они жили в большой нищете, случилась холера. Родители Петра умерли, а малыша забрали к себе бабушка с дедушкой.
— Ты права, — прошептал Долгорукий. — Я действительно не знал своих родителей. И все, что у меня осталось от них, это письма отца к матери, кольцо, ожерелье и портрет. Ожерелье я отдал Марфе — я не знал, что повторяю судьбу отца. Куда оно делось потом — мне неведомо, но на портрете художник, запечатлевший мать, нарисовал именно его.