Я выругался себе под нос. Сжал пальцами виски, как будто это могло облегчить боль, затем встал и начал расхаживать по комнате. Я молчал, погруженный в свои мысли, пытаясь разобраться в фактах.
Сейчас я не думал ни о собственных предрассудках, ни о ревности. Я не мог обвинять невесту ни в чем, в чем не был уверен. И не мог обвинять кого-либо в чем-либо только на основании собственных чувств. Я должен был придерживаться фактов и знаний, которые давали доказательства, а не предчувствия.
Конечно, я не ожидал, что слуги найдут что-то. Было слишком темно. Как они могли найти что-нибудь?
Но было ли что искать? Скорее всего, Лиана отправилась на прогулку и прогулялась по холмам, окружавшим замок. Она сказала, что хочет обдумать кое-что, и поэтому ушла одна. Задумавшись, она, наверное, даже не заметила, как далеко от дома. Может, именно тогда появился всадник, кем бы он ни был. Девушка говорила, что его вид заставил ее потерять равновесие и скатится по склону, однако то, что я видел, свидетельствовало против нее.
Если предположить, что она вообще не поскользнулась…
Я прикусил губу. Может, она не лгала… Ну, по крайней мере, не совсем. Что если, все-таки вид всадника заставил ее потерять равновесие, правда, не физическое, а психическое. Что-то случилось, когда она увидела его. Может, она что-то вспомнила? Или она заметила, как далеко она ушла?
Я подозревал, что, когда всадник приблизился, произошел какой-то разговор. С величайшим трудом я отказался представить себе, как звучала эта дискуссия. Возможно, они просто обменялись любезностями… Всадник слез с лошади… Он беспокоился, что дама гуляет одна…
Нет, это не имело смысла. И это не объясняло, зачем кому-то нападать на нее. Если бы он был джентльменом и действительно беспокоился о судьбе одинокой леди, он предложил бы ей сопроводить ее до дверей дома. Однако этого не произошло. Потому что даже если Лиана отказала, логично было бы сообщить кому-нибудь о том, что по территории бродит одинокая девица. Этот джентльмен должен был сообщить мне о случившемся.
Но раз этого не произошло, то значит только одно — это был не джентльмен, а если и слезал с лошади, то не в благородных целях. Он сделал это, чтобы навредить одинокой леди… Обокрасть… Может быть, поэтому он сорвал украшения с ее волос и стянул серебряное кольцо с драгоценным камнем с ее пальца — чтобы забрать их и уехать. Однако вскоре появились люди, которые искали Лиану, поэтому он собрал только то, что мог, и удалился, оставив остальное.
Было еще одно предположение. Которое пугало меня больше всего, о котором я не хотел даже думать, но не исключал его. Я чувствовал себя виноватым, когда думал об этом.
Мне было больно, сердце разрывалось на части, и я хотел причинить ей ту же боль, те же страдания. Но пока не имел на это прав. Ведь это всего лишь мои догадки.
Я не был уверен, что это хоть как-то оправдывает мои действия, что именно из-за этих опасений, а не из злости, я велел девушку запереть в покоях и охранять. Это была не отчаянная попытка удержать ее при себе или наказать ее. Нет. Я боялся, что, если кто-то напал на нее, то мог захотеть завершить дело, вероятно, опасаясь, что девушка рано или поздно все расскажет.
Безопаснее всего она была именно здесь, в этом замке. Слуги заботились о ней так же, как и я, а может быть, даже больше.
Надо было поговорить с ней, когда она прибежала сюда.
Я почувствовал, как учащенно забилось сердце, а дыхание перехватило, когда я вспомнил, как она выглядела. Лесная нимфа, в одной только сорочке, с развивающимися локонами, босыми ногами, покрасневшими щеками и слегка приоткрытыми губами… Всевышний, она была так красива… И казалась невинней Ангела.
Но я сказал правду — у меня не было сил сдерживать себя и спокойно поговорить с ней. Возможно, я был слишком груб, когда отправлял ее обратно, но так было легче. Притвориться, что я злюсь на нее больше, чем на себя. Это помогало заглушить боль, которую я чувствовал в груди, когда думал, что кто-то мог причинить ей боль.
— Все в порядке, Яков. — заговорил я вдруг неожиданно мягким голосом. — Иди и поспи… Отправь остальных отдыхать. Вы хорошо поработали. Теперь единственное, что мы можем сделать, это дождаться утра.
Яков поклонился, сказав, что понимает, и я глубоко вздохнул. Нервозность и страх не покидали. Очень хотелось бы снова почувствовать спокойствие.
— На самом рассвете ты разбудишь меня. — сказал я через минуту еще тише. — И прикажешь подготовить для меня коня. Я должен уехать так быстро, как только смогу, и не опаздыавй, понял?