— Что ты мне предлагаешь сделать? Вывернуть ее наизнанку или газеткой вон прикрыть.
— Снять к чертовой матери…
— Снять я не смогу, наверное, — понимаю, что бюстика на мне и нет. И даже если бы и был.
— А чего, пойдешь вон голой грудью на экзаменатора, как "Свобода на баррикадах"!
— Не умничай, ты вообще готов?
Замечаю, что Мошкин вытянул фляжку и собирается отпить.
— Стоп, ты что бухнуть хочешь?
— А че? Артикуляция улучшится. Сосуды расширятся и блеск опять же в глазах появится…
— И амбре…
— Коньяк — благородный напиток… Скажу, что я, как Хемингуэй, для вдохновения.
Отхлебывает. И я еще с ним сижу. Трясущаяся рука роняет фляжку прямо на мои колени. Жидкость с ароматом средства для снятия лака и спиртяги разливается на мои джинсы. Вот отлично-то!
В этот момент нас своим присутствием и почтила Матильда Юрьевна. И это не кликуха, а реальное имя — Матильда Юрьевна Овербах. Гроза всех студентов нашего факультета, профессор и автор многочисленных монографий по истории литературы, дама неопределенного возраста.
— Добрый день, дамы и господа, или смертники, как бы я предпочла Вас назвать, но руководство университета будет категорически против. Чего сидим, тянем билеты и готовимся, вы ж не первокурсники какие.
Мои мокрые джинсы так воняют, что аж глаза слезятся, но я в общей толпе, а нас сдающих гос по зарубежке 10 человек, пытаюсь казаться незаметной.
— Корина, — Матильда поднимает на меня глаза, — что это у Вас за внешний вид? Вы в луже валялись? А что это за запах? Так, потрудитесь выйти и привести себя в порядок, и потом будете тянуть билет — то есть возьмете тот, что останется.
Хе-хе! Вот тебе, Аленка, и сдала… Пытаюсь в туалете просушиться и избавиться от неприятного запаха, но, по-моему, становится только хуже. Ладно, все равно день не задался!
Возвращаюсь и забираю последний билет. Такс, что мы имеем, Гюнтер Грасс, литература классицизма, и… твою ж на лево. «Миф про Персефону в парадигме мироощущения древних греков». Кто писал этот бред? Какая Персефона?
Матильда методично отправляет всех на пересдачу. Приходит черед Мошкина, вот паразитище.
И она ему ставит четверку прямо в зачетку. А потом пересматривает свои записи и ведомости, забирает эту саму зачетную книжку у Никиты, перечеркивает оценку и пишет «неуд». Немая сцена! Она сегодня в ударе.
Иду к ней, как на казнь. Голова опущена, плечи сгорбленны. Прям чувствую — не сдам. И когда она два моих первых вопроса воспринимает на ура, начинаю нести абсолютную чушь, про эту бедную Персефону, про злого Аида и т.д.
— Вы считаете, госпожа Корина, что Персефона своего мужа ненавидела?
— Это ж иногда бывает!
— Мы говорим сейчас не о жизни, а о литературе… А то что образ этой пары связывают со страстной любовью, Вам ничего не говорит? Вы сейчас рассуждали как обыватель, а не литературовед. Но памятуя Ваши былые заслуги и ответы на семинарах, я поставлю Вам четыре. Но обещайте мне, что прочтете и проанализируете миф об Аиде и Персефоне и вникните в суть. Авось, когда в жизни и такая мелочёвка пригодится.
Матильда мне подмигнула. Я сдала! Впереди только защита и полная неизвестность. И темень, как в обители того самого Аида.
Vivienne Mort — Персефона (для настроения)
2.
Иван
Ненавижу солнечный свет. Мне бы под землей жить, чтобы не мучиться так каждое утро. И виной тому бешеная чувствительность к яркому свету. Даже мусор не вынесу без темных очков. Фотофобия, блин.
Сколько же проспал? Не могу адаптироваться к реальности. Перед этим двое суток тяжёлых вскрытий. Быть патологоанатомом не выбор — предназначение! Развею сомнения не всегда ж мы режем мертвых, не путать с судмедэкспертами. А также делаем, например, биопсии… Удивлены?
А помните шутку:
— Папа, я хочу быть патологоанатомом!
— Ой, только через мой труп!
Им еще смешно, святая простота! Внутренности человека — это сказочный лабиринт и я, как Минотавр, знаю, где выход! Но никому не скажу.
Они говорят, да ты больной, а я говорю — настоящий бог смерти! Не слишком ли самоуверенно?
Имею право! Кому-то все дается легко, но не мне, да я землю рыл, чтоб быть там, где есть. Лечить живых — одно, а понимать почему человек умер — это ли не загадка? Терапевт всё знает, но ничего не умеет, хирург все умеет, но ничего не знает. А патологоанатом — все знает и умеет, но попадают к нему слишком уже поздно.
И я такой, я — Иван Страхов, спасибо хоть не Грозный. Но тоже б подошло идеально.
Улыбаюсь себе, поглаживая короткую черную бороду, нет я не дед старый, но борода — это, наверное, мечта, одни маски надевают, а я закрылся бородой. Благо растет. И пусть завкафедры ругается, мол, сбрей нафиг ее. Нет, пока это часть меня, и так хорошо. Глаза подкачали, синие, не карие или черные. Генетическое уродство. Все мы несовершенны.