стал проверять реакцию.
Сережа робко спросил:
— И это всё, что вы мне скажете?
— Всё, больше сказать нечего. Прочтите еще Некрасова, не по-
вредит, – дядя продолжал рыться в бумагах. — Ага! Почему у вас
размер скачет? Что это: «до бреда я»?
— Так там — не «до бреда я», а «добредая». «Добредая до
лона…» Это почерк у меня такой. Раньше был каллиграфический, а сейчас испортился.
Дядя довольно откинулся на стуле.
— Испортился, значит? Вот вы до бреда и добрели. Но если
хотите про почерк поговорить… Не по адресу. Или вот!
«Наартачив ноги в степе,
Он шагал, надвинув кепи».
29
— Кепи — это кепка по-русски? — спросил дядя.
— Ну да.
— Так вот и пишите: «кепка». И в целом русский язык изучайте, вы же элементарно не умеете склонять! Падёж падежей — каламбур
мой. Надо писать так: «Наартачив ноги не в степе, а в степи»! И что
мы имеем: нескладушки!:
«Наартачив ноги в степи,
Он шагал, надвинув кепку!»
— Я хотел писать, как Северянин, — оправдывался Сережа.
— А я хочу писать, как Пушкин, и что?
— А я и пародии пишу. Например, на Евтушенко.
Допытатель оживился.
— «Постель была потеряна, а ты уже постелена — девчонка
из провинции, которой принцы видятся. И повторяешь шепотом:
«А что почем? А что почем?».
ПОДОБНО ЛИСТЬЯМ
Но прочь отступления.
Полил дождь. Женя забилась под пальто Сережи, а до педоб-
щежития бежать всего двести метров. И двести метров Сережа мог
обнимать ее, и не было рядом никакого Светика. А Семен давно
скрылся в сумраке ночи. Наверное, кормит теперь свою собаку-
чудовище.
Женя стала подпрыгивать и стучать в окно первого этажа. Из
створок окна высунулся парень в татуировке на груди и майке наи-
знанку. Тут сверкнула молния, и окно с треском захлопнулось.
— Кто это? — спросил Сережа.
— А, этот… Ну это мой бывший. Как его? — Женя долго ходила
туда-сюда под проливным дождем и вспоминала. — Коля! Да, точно, Коля. Мне когда нужно кого-то в общагу провести, он мне липовые
пропуски за так дает, за нерушимую дружбу этих…
30
— Рабочих и крестьян?
— Ну не интеллигентов же. У нас все-таки педагогическое
учреждение. А вообще-то мужиков и баб, конечно. За их единение.
— И не ревнует?
— А кто его знает. Может, и ревнует.
Переждав опасность, Коля опять высунулся из окна и что-то
протянул Жене.
Юная пара вошла в общагу, и вахтерша, тщательно изучив про-
пуск, представлявший собой картонку, с которой смыло все буквы, быстро сделала вид, что не видит Сережу, и даже медузообразно
расплылась в кресле, будто спит. Но руки исправно делали своё дело.
Ненашев растерянно подложил ей под вязанье десятку. Этот жест
сопроводил такой удар грома, что все присутствующие содрогнулись.
Пока Женя болтала с цербером за жизнь — надо же еще и по-
трепаться для удовлетворения женских слабостей, ради лести, за
политику, за рассаду, Сережа повернулся к стене, на которой висело
объявление, поражающее своим мистицизмом: «Души работают на
первом и третьем этажах».
— Мы по очереди моемся, — объяснила Женя, — там три кабин-
ки. Некоторые в одной по трое моются, так веселее. Могут спинку
потереть. А некоторые одну занимают, мы у них тапочки воруем.
Они поднялись на третий. Комната не запиралась. Женя для
приличия погремела огромной связкой ключей, чтобы известить о
своем приходе. Они вошли. Сережа увидел именно то, что и ожидал.
Идеальная чистота. Окна с занавесочками, на подоконниках цветоч-
ные горшки (вот этих горшков он уже решительно не понимал — для
чего они нужны), на стенах — котята, постеры — Наталья Орейро
и Леонардо ди Каприо.
— Наташа, ты спишь? — крикнула Женя.
— Конечно, сплю. Ты думала, что я не сплю? Да, я тут лежу и
не сплю. Прилегла. Может, кому-то нравится лежать и не спать, она
хочет в это время трахаться, а я не хочу, — раздался сдавленный
голос из угла из-под одеяла.
— Не будем ее будить, — прошептала Женя.
…Сережа нес вверх по лестнице, обхватив в охапку, одеяло, матрас и подушку. Пух стрелял в нос. Лифт не работал. Они под-
31
нялись на верхний этаж, непонятно, какой. Сережа сбился со счета.
Здесь было совсем темно, чернели дверные проемы, за которыми
шмыгали крысы. В тех комнатах, которые пустовали, напротив, светились электрические лампочки, висевшие необычайно низ-