не чувствовала. Просто смотрела со стороны, как будто это не со
мной. Он подергается немного и лежит. А мне забавно за него.
— А где он сейчас — этот твой первый?
— Сидит.
— То есть как — сидит?
— А так. В колонии строгого режима, за совращение малолетних.
— Кого это он совратил?
— Меня и совратил.
Женя рассказывала:
— Там всё быстро произошло, мы летом жили на соседних дачах.
Ему за тридцатник, а мне тогда было тринадцать. Ну, он и стал к себе
в гости зазывать — я, говорит, к тебе с детства присматривался, еще
с тех пор, как ты на трехколесном велосипеде каталась и дула на
одуванчики. Ну, я и стала ходить к нему, думаю, нормальный такой
дядька, веселый, с шутками, всегда в тельняшке. На какой-то раз
он начал лапать. А мне, веришь, было все равно. Потом родители
узнали, догадались как-то, может, по глазам: я глаза прятала. Бегут, хватают, папа его крапивой выдрал, ремень его моряцкий в капусту
порубал. А тот орет, как резаный, бегает по огороду без трусов.
— И правильно, что без трусов.
— Да не, я понимаю, это же природа.
— Природа! А совесть куда?
— И совесть тоже природа.
Женя прижалась к Сереже.
— Теперь ты расскажи что-нибудь.
— Как говорят французы, обожаю такие просьбы… Ну ладно, слушай. Встретились однажды девушка с характером, девушка без
адреса и девушка с гитарой.
— Да ну! И что?
— И выяснили, что они уже не девушки.
— Сам придумал? Это скучно. Давай другое что-нибудь.
39
— Тогда слушай. У нас в пионерлагере на полянке стоял па-
мятник пионеру, выкрашенный в синий цвет. Почему в синий? Этот
пионер посинел оттого, что был утоплен. Однажды, много лет назад, один пионер курил возле пожарного стенда. Вожатый увидел это, схватил со стенда топор и разрубил пионера напополам. Куда девать
тело? Очень просто: рядом протекает река Илим. Вожатый бросил
тело пионера в реку. С тех пор синий пионер каждую ночь выходит
из реки, бродит по лагерю и ищет того вожатого. Но, в общем, ему
без разницы, для него все равны, он же не знает, что вожатый давно
уволился, он набрасывается на любого человека и душит его, пока
тот не посинеет.
Женя поежилась:
— Хорошо, что ты мне это утром рассказал. А то бы я всю ночь
ждала этого пионера.
— Или вот еще история, — продолжал Сережа, — про
человека, который разучился есть. Жил человек, который раз-
учился есть. Все вокруг говорили: «Как же ты живешь и ничего
не ешь? Садись, поешь с нами». А он отвечал: «Я не умею». И что
ты думаешь: дожил до девяноста лет, а все, кто ели, умерли
молодыми.
— Странная история, — сказала Женя. — Кстати, давай спу-
стимся в нашу столовую на первом этаже и поедим.
Они быстро оделись. Одеяло и подушка остались на месте.
— Кому-нибудь пригодятся, — сказала Женя.
ПУТИ ВЕТРОВ
Они сели, подошла аккуратная молчаливая девочка — как
определил бы Блок, «несказанное». Сережа сделал заказ. Цены его
приятно удивили.
— Теперь всегда буду здесь заказывать.
— Ага, ты сначала прорвись к нам в общежитие, — сказала
Женя. — Вон, видишь Колю (Коля, ее бывший, с каким-то нечелове-
ческим аппетитом за соседним столом ел яичницу). Ты думаешь, он
40
добрый? Знаешь, какой он злой? Он тебя не убил только потому, что
не хотел мою психику травмировать. А встретит на улице и убьет.
— Ну, это еще неизвестно, —уклончиво ответил Сережа.
В то же время, он понял, что какое-то обстоятельство
именно здесь его тревожит, и стал потихоньку приглядываться
к публике.
Стоило ему усилить бдительность, как за стол плюхнулась за-
спанная Наташа — соседка Жени по комнате. В ее стоящих дыбом
волосах что-то запуталось: или бигуди, или расчески. Она глядела
на мир глазами, которые то многозначительно сходились, то раз-
бегались в разные стороны.
— А где вы были? — спросила она. — Вас всю ночь не было.
А я в душ пошла, смотрю, вся ночнушка мокрая. Значит, что-то
снилось. Пашка — точно. Он мне сказал: «Я все равно тебя изна-
силую». А может, не Пашка снился…
Сережа продолжал размышлять. И тут до него, наконец, до-
шло, что, кроме Коли, продолжающего с редкой прожорливостью
употреблять яичницу, они с ним были единственными мужчинами
во всем зале.
— Это какой-то гарем? — спросил он Женю. — Чей? Вашего