— А что идет вашему поколению? — не унималась тетя.
— Смотреть вперед.
— Вперед чего?
— Вперед вашего поколения.
Тетя в длинном платье с хвостом горестно ударила по клавишам
рояля. Звук повис в воздухе, и только потом рассыпался на ноты
отчаяния.
— Как мы ждали будущего, как мы на него рассчитывали! Мы
думали, человечество преобразится — через научный прогресс, через поэзию Евтушенко… И что? Вот я попала в это будущее.
Если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что оно будет таким!.. Мир
изменился, и он стал хуже. Люди стали совершенно другими. Вот
ты — ты же человек без идеалов. Скажи мне, во что ты веришь?
— В Элвиса Пресли, — сказал Сережа.
— Я так и думала, — тетя в изнеможении опустилась на диван.
Сережа немедленно схватил графин и, брызнув водой на тетю, попытался изгнать ее из мира теней.
— Тетя, ваша психика безнадежно исковеркана великой русской
литературой: Чеховым, Достоевским…
— Нет, — почти закричала тетя, — она не исковеркана ими. Всё
наоборот… Я рождена Чеховым и Достоевским и умру вместе с ними.
— Но они уже умерли.
— Значит, и я умерла. Ты доволен? Ваше поколение заражено, как вирусом, бешенством и цинизмом! Вы же не знаете, что такое
святая любовь, Тургенев, листья, которые можно отодвигать рукой, прикасаясь ладонью к лужам, тихие страстные объяснения в бе-
седках, сумасбродство, бескорыстие… А в мое время, знаешь ли, и
мороженое было вкусным, и мандарины пахли.
— Зачем вы мне это говорите? Я вам верил еще до этих слов.
— Затем, что этот усатый щеголь — Альберт — не только не
влюбился в меня, но еще и потребовал кругленькую сумму за свои
услуги. Альфонс он, вот кто!
— Так Альфонс или Альберт?
44
— Ты знаешь кого-нибудь с именем Альфонс?
— Нет. Но и с именем Альберт тоже никого.
В этот момент показывали теленовости. Актер Музыкального
театра Шпильман переплывал Ангару под прицелом камер туда и
обратно, при этом непрерывно исполняя оперные арии на слова
Метастазио.
— Так оставьте все меня в покое, наконец, что вы меня травите, дикари, звери, — тетя, не теряя достоинства, артистично зарылась в
подушки, Сережа в свою очередь пошел в свою комнату сравнивать
достоинства Расина и Корнеля.
ПРИМЕР МОЛОДЫМ
После ночи с Женей Сережа горячо делился впечатлениями.
Семен поливал кактусы и слушал без особого интереса — он не
мог почерпнуть из этого монолога ничего для своей прозы — у него
было правило: не описывать эротические сцены.
–— Во сколько? В три часа ночи? — переспросил он. — Любо-
пытно. Я тоже примерно в это время закончил второй акт своей пьесы.
Наконец Сережа замолчал. Он набрал номер Жени и запел:
— Ай джаст кол ту сэй ай лав ю!
— Ты чего там, перевозбудился что ли? — спросила она сонным
голосом.
— Нет. Давай встретимся на ВУЗовской набережной в пять, напротив «ИрГирЕдМета».
— Там же одни гопники. В этих — шарфах белых. Ну, хорошо.
Как мы друг друга узнаем?
— Ты уже забыла меня? Как это смешно и неостроумно в одно
и то же время. Нужно одеться в молодежном стиле. У меня в руках
будет журнал «Трезвость и культура» за восемьдесят восьмой год, а сзади — «Молодой коммунист».
— В смысле, вместе с тобой придет молодой коммунист?
— Да нет, в смысле, в заднем кармане будет ещё один журнал. Запас-
ной. Там обезьяна на обложке, и над ней надпись: «Кем ты стал, человек?»
45
Семен перестал поливать кактусы, сел напротив Сережи и
устремил на него задумчиво-педагогический взгляд.
— Что ты смотришь? Смотрит он! — рассердился Сережа, — меня
вообще должны убить. Все ее бывшие любовники. Мне Женя вот что
рассказала: ее мама в детстве пугала так: вот сейчас придет дедушка
с напильником. Женя знала, что дедушка давно умер, а что такое
напильник, вообще не знала. Она думала: напильник — это мертвая
собачка. И насилие и всякие там насильники тут ни при чем. Есть
связь — слова или притягиваются друг к другу, или отталкиваются.
Семен даже не улыбнулся. Вернее, улыбнулся, но как-то про
себя. То ли над случаем, то ли над рассказчиком.
— А кто твой Старосельцин? — гремел Ненашев, –— мизантроп, угрюмая личность, обвешанная со всех сторон орденами, как собачка.
Да и похож. Мне рассказывали: сидел он на каком-то официозном кон-