пошла пена, руки замельтешили в воздухе.
— Пушкин — русский!.. Жиды!.. Пидарасы!.. Плюла… Плю-
ра… Плюралисты! Оприходовали Есенина в «Англетере»!.. Вот
горло поэта! Душите тогда и меня. Я — Магомет!.. Я — Магомет!..
— Хорошо, ты Магомет, я Шайтан, только успокойся, — сказал Се-
мен, не без удовольствия наблюдая за этой пляской Святого Витта, в то
время когда Ненашев отстраненно водил вилкой по столу, тоскуя по Жене.
— Я Магомет Али! — Рукосуев, разъярившись, начал демонстрировать
в воздухе странные боевые приемы. Потом упал на спину и засучил ногами.
48
— Ну, так и я могу, — сказал Семен, — а кун-фу знаешь?
— Сам ты кун-фу. Кун-фу на тебя! А пошли-ка в рукопашную —
кто кого заборет!
Сереже стало не по себе:
— Может, Скорую вызвать?
— Не надо, — спокойно ответил Семен, профессионально из-
меряя взглядом недопитое и недоеденное Рукосуевым. — Он сейчас
прокричится и станет такой тихий-тихий, а потом домой пойдёт.
ЗАБЫТАЯ БУХТА
— Епа мама! — подобно молящемуся возвел глаза к потолку
Рукосуев, — как говорят в народе: «Незнайка лежит, а знайка далеко
бежит». «Дружба» скоро закроется. Бежать мне надо. А сейчас я вам
спою, — заключил он неожиданно.
— Это еще зачем?
Рукосуев страдальчески оглядел присутствующих. — Значит, не дадите на чекушечку?
— И вот так каждый день? — спросил Сережа, когда руки Рукосуева
уже жадно нашаривали в кармане штанов полтинник, ноги приобретали
сверхспособность лететь, а не бежать, а продавщицы «Дружбы», позе-
вывая, готовились закрывать магазин и открывать свои женские разнуз-
данные тайны грузчикам, которые пока что дулись в карты на Наталью
Леонидовну. Она работала в мясном отделе, а мясной отдел еще никогда
никому не отказывал в разведенных из-под крана заначках и самопале.
— Нет, чего-то я подустал, — ответил Семен, когда капитан
стремительно лишил их своего общества. — И так с утра каждый
день, заходит и восклицает: «Роса упала на уста», и требует отзыв…
А отзыв…Ну да… Я знаю, ты же не любишь, когда матерятся.
В комнату неожиданно вновь ворвался растрепанный Рукосуев
и ухватился за Семена:
— Сема, беда!
— Что случилось?
— В «Дружбе» со мной не дружат. Наталья Леонидовна скур-
49
вилась. Опустели закрома. Сначала я ее спрятал, а она взяла и
спряталась. Кучился, мучился, упросил да и бросил.
— Так кто от кого спрятался-то?
— Водочка. Люкс. 9 рублей, 15 копеек — нету. А она не дает —
жена. Девять рублей хочет. Я сейчас покажу вам ее. Отдает пускай.
Я не нищий, чтобы побираться.
Все вместе проследовали в соседнюю комнату, где из мебели
только жена и оставалась. И тумбочка рядом с ней. На тумбочке
стояли стакан с искусственным цветком и семь слоников. Жена
всегда сидела на матрасе с победным видом.
— Видишь? — зашептал Сереже Рукосуев. — А я ей стихи
посвящал. Превозносил.
Семен оглядел комнату. Сережа — жену. Такого рода обширные
формы всегда казались ему шуткой природы. Полуодетая женщина
огромных размеров сидела на матрасе и смеялась.
— А водочка точно была? — спросил Семен и приподнял матрас.
— Водочка была. Это она, эта обезумевшая фурия, менада, я точно
знаю, над ней надругалась, — подпрыгивал, чертыхаясь, Рукосуев.
— Ты-то уже не можешь надо мной надругаться, — вдруг за-
говорила слоноподобная жена совершенно и даже преувеличенно
детским голосом. — Я старая. А ты всё елозишь по мне, шаркаешь.
Так а вот она я вся, Семушка, бери, бери меня, — жена Рукосуева, потянувшись (если вы видели, как потягиваются женщины после
сна, вы поймете, что это было за зрелище для чувствительного Се-
режи), и мгновенно распростерлась на матрасе в неприличной позе.
— Ты слышал, — рассмеялся Рукосуев, — ей мало матраса, ей
хочется чувств. Но все чувства давно допиты из бокала.
— Распиты на троих, — поправила жена и развернулась таким
образом, что это небывалое зрелище преобразило всех.
— Вот видите, — капитан заплакал. — А ведь я посвящал ей
стихи, песни, ходили с ней в театр на «Риголетто».
Рукосуев стал что-то искать в тумбочке и разбрасывать вокруг
себя театральные программки. Но вдруг и он нашел в себе силы.
— Она слепа и ничтожна, — закричал он, — я выкупил ее у