заглядывала: жив ли, приносила котлеты.
Дизайнер начинал их пощипывать. Потом к нему постепенно
возвращались вкус, запах. Он даже подходил к телефону. Оконча-
66
тельно придя в себя, Иванов брился, бриолинился, снова набирал
заказы и погружался в работу. Этот круговорот длился уже много
лет, и все к нему привыкли.
В этот день в Доме Актера Иванов как раз находился в самой
что ни на есть срединной стадии запоя. Его образ словно двоился.
То в этом человеке проступал прежний красавец и умница, то вдруг
тот самый бомж, мимо которого прохожие проходили, отворачиваясь
и стараясь не дышать.
СБИТ, НО ГОРИТ ТОЛЬКО ХВОСТ
Дизайнер обратился к Семену, который все время искал глазами
Ненашева и пока не находил. Женю же интересовало всё, кроме
Сережи, который до смерти замучил ее своими непрерывными и
занудными речами обо всем на свете.
— Выпьем с горя? — спросил Иванов еще в образе аристокра-
тическом.
— А что, есть повод?
— Есть. Я свою экзистенцию потерял. Шел по улице и потерял.
На это же указывало и то, что он всё время искал на своей шее
галстук, уже где-то забытый.
— На какой именно улице?
— Допустим, на Большой. Споткнувшись. Но вы зря скептически
относитесь к экзистенциализму, — это слово, казалось бы, уже над-
равшийся дизайнер неожиданно выговорил совершенно внятно, —
Жан-Поль Сартр — это же был наш человек, он даже роман такой
написал, называется «Тошнота». Про похмелье. Похмелье от жизни.
Когда они, не совпадая, выпили, Иванов снова стал пытать
Семена.
— А ты всё пишешь?
— Пишу. Вот пьесу закончил. Называется «Электричество».
— Про немцев что ли, про пытки? А я уже двенадцать лет
читаю только философию и специальную литературу. Мне много
раз предлагали: почитай художественную, я всегда говорил: нет.
67
Ну, несерьезно это. То ли дело Людвиг Фейербах, там же бездна ума, разврат ума… Как ты полагаешь, это допустимо? И вообще, я же
знаю, вы, писатели, считаете себя исключительными, неуязвимыми, а в вас-то попасть легче всего. Кто такой дизайнер в ваших глазах?
Обслуживающий персонал. А по сути, чем ты от меня отличаешься?
Оба пустоту перемалываем.
— Хочешь, объясню, чем мы отличаемся? — спросил Семен. —
Ну вот, что, например, тебе снится по ночам?
— Ну не знаю, разные сны бывают. Вот сегодня мне, напри-
мер, приснился человек с двумя головами. Одна говорит, а вторая
поддакивает.
— А мне снятся слова! Понял? Слова!!! А не веселые картинки.
У меня в голове буквы бегают.
Иванов медленно повернул голову к бару:
— А не женщины? Вот Галя, наша Галя, например! Не бегает?
Галя в это время прижимала окровавленный платок к чьему-то носу.
— Слова выбирают, ты с ними поосторожней, — вкрадчиво
говорила она клиенту — обросшему щетиной оптимистичному мон-
теру сцены, только что «отоваренному» за бездарно прочитанный
монолог из Шеридана:
Она бы Фебу, если б встарь жила,
Не жрицей, а возлюбленной была!
— Выбирают! И живут, и умирают, — отвечал пострадавший, —
Ромео и Джульетта умерли пошло. Галя, обещай мне, что залогом
нашей вечной любви так и останется этот платок в крови с иници-
алами Г. Ж. Кстати, что это значит? Голос жизни?
— Да забирай. Галя Жемакина — по первому мужу.
Семен сидел, задумавшись. Он слишком хорошо знал, чем
кончил Жемакин.
Дизайнера надолго не хватило: пытка молчанием вымотала его:
— Попробуйте, откройте во мне одну страшную тайну. Ага, не
можете. Знаете, кто я? Ну кто я? Так вот, я мистический Дон Жуан!
— Кто?! — Женя и Семен уставились на дизайнера, искренне
пораженные его признанием.
68
— Дон Жуан, который не познал ни одной женщины, тем самым
познав их всех, и теперь они, женщины, выходят из своих сверх-
человеческих покоев в надежде снова со мной соединиться. Это
заговор всех женщин мира. Вот, — он показал на подручную Гали, которая бегала между посетителями и кое-как усмиряла Морошкина.
ЖЕРТВЫ ЮНОСТИ БОДРОЙ
— Я вот что, — не унимался Иванов, размахивая салфеткой, вы-
рванной из-под воротничка, — от которого вы не сможете... — он снова
поставил рюмку на место и снова поднял, — нет, не сможете... К примеру...