длины. Она уже давно освоилась в Доме Актера, приходила сюда
не впервые, не осталось и следа детской робости, а развязность ей
шла. Сережа злился.
Семен что-то записывал за актерами из театралки, чьи словес-
ные стычки приобретали всё более угрожающий характер. Мысль
Морошкина по-прежнему перескакивала с одного на другое со
страшной быстротою, дикция не поспевала за ней.
— Ты сейчас узнаешь всю правду — как говорится, прикиды-
ваться и вилять я не собираюсь, — обратился он к Жене. — Есть
только два настоящих графика: я и Альбрехт Дюрер, больше никого.
Дюрер показывал, что смерть — возмездие – ты понимаешь, дура, о чем я? — а я показываю, что возмездие — это жизнь, что жизнь
по сути своей ужасна. Я иду за линией. Линия подсказывает мне.
— Вася, что ты лечишь! — оборвал его Семен.
— Молчи, дурак! Я не обязан. Ты посмотри, да она же дура, она
вообще не понимает, о чем я ей говорю. Пустая голова, ёбаный дядя!
Мы страдаем, мы идем за линией, а она сидит здесь и хлопает глазами...
— Выйти мне с тобой, что ли? Покурить… — сказал Ненашев.
— Да ладно, — примирительно махнул рукой Морошкин. — Ты
ведь не знаешь, где я вчера был…
— Где?
— В астральных мирах…
— Правда? И как оно там?
— Хорошо. Только грязно очень. Издалека посмотришь: здорово, красиво, а если вблизи — грязно, пыльно.
74
— Не убираются?
Морошкин кивнул.
— А кто там живет?
— Ты понял, что сейчас глупость сказал? Кто живет?! Такие же
сущности, как и мы. А ты не хлопай глазами!
Морошкин хотел сказать Жене еще что-то, но, наконец, как-то
причудливо завалился набок и уснул.
ЛЮБОВЬ МЕШАЕТ ЗАНИМАТЬСЯ
— И что Братск? — трепетно спросил Сережа Женю через стол, наконец, после падения Морошкина получивший возможность с ней
поговорить, — и как ты вообще тут оказалась?
— Семен привел меня типа мириться с тобой. А я думаю, ну
что, посмотрю на всю эту хрень в последний раз, и гори оно огнем.
А Братск… У меня там богатый парень. Остановимся в санатории
«Братское взморье». Это закрытая зона. Ты с ним лучше не связы-
вайся. Он — авторитет местный. Беспредельщик. Дошло?
— Нет, не дошло, — уперся Сережа.
— Ты в падаванах, а он джедай, понятно?
— В ком я?
— Семен, объясни ему.
— Она сказала, что он джедай, а ты еще в падаванах, — объ-
яснил Семен,– и вообще не бегай за ней. Наскоком ее не возьмешь.
Измениться ты не способен, этот пункт мы исключаем. Значит, забудь.
— А меня хомяк укусил, — сказала Женя, демонстрируя публике
указательный палец.
— Это что, такое образное выражение? — Сережа совсем рас-
терялся. — Давай подую.
— Дуй, сколько хочешь и куда хочешь. Хотите историю рас-
скажу? В детстве у меня был хомяк, бегал по комнате по кругу, как
цирковая лошадь. Я любила лежать, подбрасывать его и ловить.
Однажды я его подбросила, он ударился об потолок и расплющил-
75
ся. Я поймала безжизненную тушку. Потом я слабыми детскими
ручонками выкопала могилу на даче, положила туда хомяка… Не, ну я вся щас в слезах. Сережка, хватит дуть, сейчас я тоже почитаю, думаете, вы одни умеете? А и у меня сердце есть. И душа, — зачем-
то добавила Женя.
Она встала и, как школьница, одернула юбочку. Женя трепетала
и читала еще задорнее, чем наш главный герой.
Сережа выразительно посмотрел на Галю. Музыка снова смолкла.
— «Любимому», — объявила Женя.
— Где ты сейчас, любимый,
Ты очень мне дорогой?
Вот пишу эти строки,
И образ твой передо мной.
Я помню твой профиль четкий,
Да разве тебе узнать,
Что гордой одной девчонке
Тебя суждено вспоминать?
И долго я не забуду
Тепло твоих синих глаз,
Улыбку твою, твои губы
Припомнятся мне не раз.
А если когда-нибудь встречу
Я счастье свое,
То самым прекрасным на свете
Останется имя твое!
…И вот тут Женя с чувством превосходства посмотрела на
Сережу и, резко взмахнув сумочкой, вышла. Галя включила музыку.
Ей стишок понравился.
76
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
— Серж!
Сережа приподнял голову, толком не понимая, кто его зовет.
— Серж, — продолжал призывать Дзержинский. Он снова
ударился в поиски.
— Ну чего тебе?
— Ты не знаешь, где Пыжиков?
— Откуда я знаю, где Пыжиков. Ты с ним шел, ты его и ищи.
— Ага, — задумался Дзержинский, — но ведь скоро ночь. Тебе