не страшно по ночам ходить?
— Когда напьюсь, не страшно.
— Ты знаешь, что я тебе скажу? У нас в мусоропроводе кто-то
живет.
— С чего ты взял?
— Когда я прохожу, оно начинает скрестись. В мусоропроводе, прикинь.
— Дзержинский, помолчи, — сказал Семен. — Видишь, чело-
веку плохо, ему неинтересно, кто живет в твоем мусоропроводе и
куда провалился Пыжиков.
Дзержинский не выдержал муки потери и куда-то убежал.
Тут же подсели две девушки в джинсах с разрезами, одна обмо-
танная широким ремнем, одинаково коротко стриженые и обесцве-
ченные, с сигаретами в зубах. Отличало их, кроме размера ремня, только то, как одна долго прикуривала «Белую Яву» от «Красной
Явы» подруги — чуть нервничая, со значением прикрыв глаза под
черным тяжелым макияжем. Сережа не обратил на них внимания, а Семен мгновенно завел светский разговор. Речь как всегда зашла
о музыке. Обе долго что-то объясняли — на крике — про «Тату» и
«Ночных снайперов».
Потом, когда Сережа пошел в туалет, оказалось, что Дзержин-
ский продолжал с фамильным упрямством разыскивать Пыжикова
по унитазам. А выходя, случайно увидел, как девочки из-за их
с Семеном столика танцуют вдвоем и целуются (Галя включила
цветомузыку). Одна выделывала энергичные движения тазом, как
будто у нее там спереди действительно что-то было.
77
— Бедные лишенки, — задумался Сережа, — нелегко им, на-
верное, приходится без мужской ласки, вот и упражняются.
Набросив пальто, он вышел в темную ночь без звезд, где шата-
лись и переговаривались многочисленные пары.
— Она либо ноет, либо хамит, любительница экстрима. Уже два
ребра мне сломала со своим экстримом. Говорит: «Зато ты теперь
ни с кем сможешь».
С другой стороны:
— Да неправильный он какой-то!
— А чего неправильный? Высокий, волосы русые!
— А знаешь, какие они прилипучие! Он даже колбасу непра-
вильно режет.
Все о чем-то разговаривали, а Сережа вдруг понял, что много
говорить — не нужно. Женщины все равно ничего не понимают, или видят в словах какой-то подтекст, или всё понимают, но в со-
вершенно обратном смысле.
ДУЭЛЬ ПОД СОЛНЦЕМ
Сережа поднял трубку. Было около одиннадцати.
— Пьешь, наверное? — спросил Семен.
— Я всегда могу остановиться, — гордо ответил Сережа. — И во-
обще, как я могу пить, когда я сплю, а ты меня разбудил?
Тут он случайно подошел к окну и снова увидел Женю, пересекав-
шую двор. Разумеется, это была не она, ее призрак, но он-то видел ее.
Он смотрел на нее из окна, узнал ее блузку, ее вьющиеся волосы, ее походку и фигуру, хотя другая половина его существа говорила:
«Этого не может быть, она же должна быть в Братске, в санатории
«Братское взморье».
— Ты знаешь, — сказал Семен. — Я тебе завидую. Ты умеешь
любить то, что ничего из себя не представляет. А мне вот не инте-
ресны молодые женщины — они пустышки. Только возраст учит
их открывать сначала свое тело, потом — мужское. А у взрослой
женщины есть история, и эта история почти всегда больная.
78
— Я должен поехать в Братск,— вдруг решительно заявил
Сережа.
— Куда?! Ты же не сумасшедший. Вспомни Слюдянку, Настю.
А то рано или поздно зазвучит та же песня.
Настя. Это был первый и последний случай, когда Сережа не
чувствовал наутро после первого секса тягостного ощущения, что
надо прятаться, объясняться. Негласный договор: мы оба этого хо-
тели, а дальше — нам ничего друг от друга не нужно.
Девочка, похожая на Милу Йовович. Непонятно было, о чем она
думает. Из забавных и милых привычек: таскать всюду свои детские
фотокарточки и к месту и не к месту их показывать.
Спустя год она позвонила. Договорились о встрече. Был дикий
холод. Сережа, вцепившись в ледяной поручень, мотался и му-
чился в трамвае, который, как назло, ехал еле-еле и предсмертно
скрежетал.
Она стояла напротив Шанхайского рынка*, и узнал он ее не
сразу. В каком-то несуразном, куцем пальто и с красным носом
она напоминала уже не Милу Йовович, а скорее, продавщицу
чебуреков.
— Ты почему так одета?
— Вдруг вспомнила про тебя… Сережа, ты… ты не обижайся, я очень есть хочу.
Он притащил ее в «Темп», потом в одну из свободных мастерских