наводил лоск, если все его бесчисленные исправления, полностью
скрывавшие под собой оригинал, можно было назвать лоском.
Процесс его работы поэтому выглядел так: Семен страшно
матерился, тряс машинку, но насколько бы ярость ни переполняла
его, лист все равно получался с помарками и, может быть, как раз
потому что Семен отправлял в журналы такие ужасные, трижды
переправленные листы, там к нему не относились всерьез.
Работал Семен сторожем на большом, по провинциальным
меркам, предприятии.
Его обязанностями на работе были: пару раз открыть ворота, разок покормить большую и очень злую собаку. Работал Семен, на-
слаждаясь «Примой» — прямо как в зубах двоечника из кинофильмов
тридцатых. Затем: то сидел, уставивши взгляд в пространство, то
лихорадочно покрывая своими машинописными литерами листы
А4 с обеих сторон. Когда лента истончалась до призрачной, он от-
брасывал ее и с нервическим возбуждением огромными чашками
глотал тяжелый чай, который в народе называют чифир.
После службы, приходя утром домой, он не ложился спать, пока не заканчивал правку. Отоспавшись, Семен снова брался за
листы, зачеркивал, рвал их, а в минуты невыносимого отчаяния
падал на палас, драл его, как кошки дерут когтями обои, и стонал
так, что залетный малютка-воробей вспархивал с форточки, чтобы
пересказать своим, какие они — люди.
Но мы не должны об этом знать, в нашем повествовании Семен —
личность цельная и заносчивая. Резонер, знающий ответы на все во-
просы, кремень. Особенно на фоне бесхребетного Ненашева, который
всегда пойдет, куда его поведут, и обязательно забудет обратную дорогу.
16
ЧЕМ ВРЕДЕН И ОПАСЕН АБОРТ
У Семена была идея, которую он очень ценил и за которую
держался. Он объяснял Сереже: «Понимаешь, эсер, мы живем в
таком месте, где до нас не было настоящей литературы. Мы первые.
Мы можем и должны создать миф этого места. Этот захолустный
город в наших руках превратится в экспонат, в Питер, понимаешь?»
— Мне ли не понять? — отвечал Сережа, проколотый очеред-
ным кактусом или переводя взгляд на унылый урбанистический
пейзаж в окне.
Семен с большим уважением относился к классику местной
литературы — Василию Старосельцину: он видел в нем искале-
ченного гопниками Габриэля Гарсиа Маркеса. (Всем известно, что
на Старосельцина напали хулиганы, смачно ударив его по голове
гирей, когда он поздней ночью решил прогуляться).
— Старосельцин сделал свое дело, — говорил Семен, — ве-
ликое дело, за которое и мы умрем или, может быть, тоже сойдем с
ума. Литература — это единственная вещь, придающая существо-
ванию человека смысл. Или иллюзию его. Да и вообще, главное в
литературе — это смысл, поэтому все абсурдисты, по существу, сволочи, они отнимают у нас последнее. Нет состояния, сравнимого
с одержимостью замыслом. Нет преступления страшнее, чем плохо
прописанная фраза. Если я перестану писать, я перестану жить как
полноценный мужик, то есть стану или алкашом, или бандитом, в
обоих случаях меня похоронят в мои тридцать, разница в наличии
почестей. И пускай меня даже не напечатает никто и никогда.
Семену легко было говорить — в отличие от романтичного и
нежного Сережи, в пятом классе Семен побывал в застенках КГБ.
Его вызвали во время урока и привезли к следователю.
— Ваш отец — Кацнельсон Мойр Сигизмундович? — спросил
следователь.
— Да.
— Введите Кацнельсона.
Нервный и красивый Кацнельсон поправлял пиджак, совал в
рот папиросы, которые не курил, и беспрестанно повторял бессмыс-
ленную фразу: «Я ничего не знаю за ресторан «Алмаз».
17
Следователь нахмурился и указал на Семена.
— Это ваше?
— Даже если мое, то не лепите оно ко мне.
— А как же декабрь 1973-го года? Или он выветрился у вас из
памяти?
— Декабрь — нет. Этот молодой человек — да. Его там не было.
Он еще пешком под стол ходил.
— То есть он заходил пешком под стол ресторана «Алмаз» и
выходил оттуда уже с деньгами? Вы передавали ему деньги? Или, может быть — шифрограммы?
— «Сёма, захвати две бутылки водки с подливкой, как мы при-
выкли» — это, по-вашему, шифрограмма? Нет, я же не говорю, что
вы высказались не в точку или это не смешно… Амалия Михайловна