С какой стати мой второй муж изобразил Боглоу чудовищем, от одного вида которого ребенок мог заплакать, няня — увести его, лошадь — взбрыкнуть? Бог был крупный, печального вида мужчина, но такой заботливый, чуткий и непринуждающий во всех своих словах и движениях, что животные, дети, обиженные и одинокие люди, все женщины — я повторяю и подчеркиваю, — ВСЕ ЖЕНЩИНЫ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА чувствовали себя с ним в покое и безопасности. Он спросил, почему я хочу сделать эту операцию. Я объяснила. Он задал новые вопросы. Я рассказала ему про свое детство, ученье, замужество. После долгого молчания он мягко сказал:
— Дорогая моя, вы всю жизнь тяжко страдали от эгоистичных, жадных, глупых мужчин. Хотя их в общем-то винить не в чем. Они тоже получили ужасающее воспитание. Доктор Приккет искренне считает, что вам поможет операция, которой генерал хочет вас подвергнуть. Не поможет. Боже упаси вас ее сделать. Я повторю Приккету то, что сказал вам. Он с моим мнением не согласится, но вы имеете право его знать.
Я заплакала от горя и благодарности, потому что знала, что он сказал правду. Я чувствовала это всегда, но не могла осознать, пока не услышала из его уст. Я крикнула:
— Они сведут меня с ума, если я тут останусь! Куда мне деваться?
— Если у вас нет ни друга, согласного вас приютить, ни денег, ни умения их зарабатывать, — сказал он, — уходить от мужа будет самоубийством. Мне очень жаль. Помочь вам я не могу.
Меня воодушевила его доброта. Я бросилась к нему, сидящему на стуле, стала на колени между его ног и подняла сомкнутые ладони к его лицу.
— Если! — требовательно сказала я. — Если когда-нибудь ночью через несколько недель, месяцев или лет к вашему шотландскому дому подойдет бесприютная, отчаявшаяся, одинокая женщина и взмолится об убежище — женщина, с которой вы однажды обошлись по-доброму, — сможете ли вы ее прогнать?
— Нет, не смогу, — ответил он, вздыхая и глядя в потолок.
— Это все, что я хотела знать, — сказала я, вставая, — не считая вашего адреса, который наверняка есть в Британском медицинском справочнике.
— Да, — пробормотал он, тоже вставая, — но воздержитесь от этого, если сможете, леди Коллингтон.
— До свидания, — сказала я, подала ему руку и кивнула.
Кто так хирурга обольстить пытался? Кто так хирурга обольстить сумел?{22}
Мое последнее терпение кончилось через два месяца, и я не была беременна, и у меня в мыслях не было прыгать с моста, когда я приехала в Глазго и взяла кеб до Парк-сёркес, 18 — дома с большими собаками. Я только что узнала, что муж, который не хотел подарить мне ребенка, вот-вот заимеет его от служанки на десять лет меня младше. Увидев меня, Бакстер не задал ни единого вопроса. Он провел меня в комнату, где сидела миссис Динвидди (ей тогда было лет сорок пять, ему — тридцать), и сказал:
— Мама, с этой дамой плохо обращались, она приехала к нам отдохнуть и останется до тех пор, пока не сможет обзавестись собственным жильем. Относись к ней как к моей сестре.
Да, у Парк-сёркес, 18 и Порчестер-террас, 49 была одна общая черта. И там, и тут хозяин вне брака прижил сына от служанки. Но Боглоу любил мать и не скрывал, кто она ему, хоть она и носила другую фамилию. Самых дорогих ему гостей Бакстер приглашал выпить чаю с «моей мамой — миссис Динвидди». И такое чаепитие не было просто уютной формальностью. Наделенная живым умом и острым чувством юмора, она умела поддержать разговор с кем угодно.