II
Что могло случиться и что случилось на дѣлѣ послѣ похоронъ
На третій день послѣ похоронъ, содержательница школы въ большомъ домѣ, госпожа Скрипицына или mademoiselle Skripizine, какъ называлъ ее учитель-французъ, сидѣла въ ожиданіи сбора ученицъ въ своемъ кабинетѣ-гостиной и такъ чинно, граціозно и медленно пила недорогой кофе, что если бы въ комнатѣ имѣлось постороннее лицо, то можно было бы предположить, что она не пьетъ, а только даетъ урокъ, какъ должно пить кофе благовоспитаннымъ людямъ съ развитымъ вкусомъ. Можетъ-быть, это и въ самомъ дѣлѣ была репетиція урока, если не самый урокъ. Предположеніе, тѣмъ болѣе похожее на истину, что и самая дорогая чашка, изъ которой пился недорогой напитокъ, болѣе походила на красивую игрушку, нежели на настоящій, назначенный на полезное употребленіе, сосудъ. Госпожа Скрипицына считала себя аристократкой по происхожденію и потому была ревностной помощницей нашего общества въ его ожесточенной войнѣ противъ грубаго и убивающаго всякія выоокія стремленія утилитаризма. Ея глаза, когда опустѣла игрушка, — на что, при всей убійственной медленности, не требовалось много времени, — неторопливо и съ приличной мыслящимъ людямъ задумчивостью, устремились на письменный столь; съ него взялась французская книга: «Мученики христіанства Шатобріана», развернулась наудачу и положилась на колѣни. Сдѣлавъ это, наставница продолжала попрежнему смотрѣть на столъ и не думала читать; вѣроятно, оно такъ и слѣдовало, потому что и книги бываютъ разныя: иную нужно прочесть, другую подержать на колѣняхъ. Впрочемъ, и столъ госпожи Скрипицыной заслуживалъ вниманія и могъ оторвать человѣка отъ любой книги. Онъ былъ искусно сдѣланъ изъ орѣховаго дерева и окруженъ точеными перильцами. Посрединѣ его стояла чернильница, отлично поддѣланная подъ бронзу и проданная за бронзовую; около нея такіе же подсвѣчники; далѣе лежало нѣсколько прессъ-папье, изображавшихъ голову араба, женскую руку, ящерицу и тому подобные крайне интересные предметы; передъ чернильницей лежалъ отдѣланный перламутромъ портфель для почтовой бумаги и три перламутровыхъ съ затѣйливою рѣзьбою ножа. Въ углахъ находились портреты въ красивыхъ рамкахъ, около нихъ виднѣлись вазочки для перьевъ и карандашей, и стоялъ красивенькій бронзовый мальчикъ, державшій термометръ. Единственное пустое мѣсто занималъ томъ путешествія ко святымъ мѣсяцамъ Авраама Норова. Норовъ лежалъ иногда на Шатобріанѣ, иногда же, наоборотъ, Шатобріанъ лежалъ на Норовѣ; это дѣлалось прилично случаю, то-есть смотря по тому, говорили или нѣтъ по-французски посѣтители Скрипицыпой. Неизвѣстно, какъ находилось мѣсто на этомъ столѣ, если нужно было написать письмо, но писанье писемъ — утилитаризмъ, потому объ этомъ не стоитъ и говорить. Не видавъ этого стола, даже трудно повѣрить, что онъ могъ помѣстить такую кучу предметовъ, безъ сомнѣнія, необходимыхъ, такъ какъ иначе зачѣмъ бы имъ было и лежать на столѣ и заставлять какого-нибудь новаго Сизифа въ юбкѣ заниматься ежедневно сметаніемъ пыли съ безполезныхъ вещей? Пыль же сметалась съ каждой вещицы каждый день. Но не одинъ этотъ столъ отличался изумительною вмѣстительностью. Вся комната казалась на первый взглядъ свѣжему человѣку складочнымъ магазиномъ, и нуженъ былъ нѣкоторый промежутокъ времени, чтобы понять, что это дѣйствительно жилой покой, а не магазинъ, что и восхитительная козетка, стоявшая посрединѣ комнаты и являвшаяся на первомъ шагу посѣтителя баррикадой къ дальнѣйшему шествованію, была столь же необходима, какъ двѣ пустыя урны у оконъ, какъ на столѣ у зеркала изящное блюдечко съ визитными карточками, съ которыхъ тоже стиралась пыль, какъ фальшивый каминъ, какъ портретъ Авраама Сергѣевича Норова, висѣвшій надъ письменнымъ столомъ, какъ десятки дорогихъ растеній въ не менѣе дорогихъ горшкахъ и рѣшеткахъ орѣховаго дерева, однимъ словомъ, все въ комнатѣ было не менѣе необходимо, чѣмъ сама госпожа Скрипицына. Да не подумаетъ читатель, что я злостно хочу унизить одну изъ моихъ героинь, намекнуть на сходство ея сердца съ складочнымъ магазиномъ, съ пустою урною или съ блюдечкомъ для визитныхъ карточекъ. Совсѣмъ нѣтъ! Я, говоря это, даю понять, что создательница воплотила себя въ своемъ созданіи, и соглашаюсь съ преданнымъ ей душой и тѣломъ учителемъ-француаомъ, нерѣдко восклицавшимъ: «Глядя на эту комнату, чуешь присутствіе de mademoiselle Skripizine!» Не знаю, о чемъ она думала во время нашей прогулки по ся комнатѣ, можетъ-быть, присутствіе назойливыхъ соглядатаевъ, вторгающихся въ чужія владѣнія, помѣшало ея геніальному уму придумать новое украшеніе для своего жилища. Но намъ легко успокоить свою совѣсть, такъ какъ слѣдомъ за нами къ ней вошла ея горничная и доложила о приходѣ Авдотьи Игнатьевны.