— Почему нас так долго не выписывают? — на глазах у Брыловой слезы, — Следователь сказал, что экспертиза будет продолжаться всего три недели, а держат уже целый месяц! Сколько нам здесь находиться?
— Сколько надо, блядь, столько и будешь здесь! Невменяемые под амнистию не попадают!
— Мне врач сказала, что не готова энцефалограмма. Все врачи куда-то разбежались, гриппуют.
— Гинеколога уже целый месяц никто не видел…
— Гинеколог — это самая главная проверка, последняя…
— Если тянут, значит, неспроста.
— Им тут работники здоровые нужны, некому работать, мыть полы и посуду…
— Вас уж точно не выпишут. Людей мало осталось.
— 3 —
После праздника Анечка еще больше осунулась.
— Что у нее за родители! Бросили бедную, никто не приезжает! — сокрушалась Аля, — Даже на праздник ни-какого подарочка. На, милая ты моя, угощайся.
Но грусть девушки никакое печенье рассеять не могло. Она все больше погружалась в себя, бродила по ко-ридору глядя под ноги. Иногда, сидя на стуле, раскачивалась в забытьи.
Пришла санитарка, скатала ее матрас, перестелила постель в коридор.
— Куда? Почему? Она здесь самая тихая! — недоумевала я.
— Врачу виднее!
Анечка сидела под пальмой, разминала пальцы, массировала их, при этом беспрестанно раскачивалась на как маятник назад — вперед.
— Тебе плохо? Что болит?
— Ничего, — прошелестела она в ответ и спрятала руки в карман. Отвернулась, кусая губы.
Я не стала приставать.
— Аня! — позвала Аля. — К психологу тебя вызывают!
Вернулась она вся в поту, мокрая, фланелевый халат вымок насквозь. Во время обеда не прикоснулась к еде, качалась своим любимым способом за столом, пока ее не уложили в постель, поставили капельницу. Сорочка превратилась в сплошное желтое пятно.
— Фу! Почему такая грязная?! Какой запах, — увидела ее сменная сестра, — Сегодня банный день. Что ж ты сорочку не сменила?
Анечке на глазах становилось хуже. В глазах застыла боль.
— Да что ж это такое? — собрались возле ее кровати больные.
— Разойдитесь, девчата, видите, плохо ей очень.
Но куда разойтись? Все восемьдесят коридорных душ наблюдали за капельницей. И никакого обычного шума.
Анечка из глубины мокрой постели пристально глядела на меня. Застывшие глаза отражали бездонную пропасть.
— 4 —
И вдруг прибежала медсестра: "На комиссию! Главрач пришел!"
Первой вызвали Брылову. Пока она отсутствовала, я поняла, что значит: "Ожидание — медленная смерть"
— Да не волнуйся ты так! — Успокоила медсестра, — У тебя все хорошо!
…Вышла Брылова, красная, в пятнах, облегченно вздохнула:
— Выписали!
А у меня — все впереди. Таких экзаменов сдавать никогда не приходилось…
Вдруг рядом со мной пристроилась Феня Богомолка…Санитарка на нее прикрикнула:
— А ты — куда, чудо? Тебе туда — нельзя! Уходи!
Но Феня с достоинством ответила:
— Пришел главврач! Я жаловаться буду! По домам нам надо!
— Ну, врач тебе сейчас покажет — к а к жаловаться!
Меня вызвали, я вошла…Вдруг в кабинет ворвалась Феня и с криком бросилась к мужчине, сидящему в центре стола:
— Отпускайте нас!!! Хватит лечить!!! Сколько лечите!!! Не больные мы!!!
Вслед за Феней в кабинет ворвалась медсестра с санитаркой, но непокорная Богомолка успела докричать:
— Отпускайте из тюрьмы!!! По домам нам надо!!!
Феню схватили за руки, выволокли из кабинета. Некоторое время из-за закрытой двери доносился шум отчаянной борьбы. Феня долго не сдавалась. Стихло. Утащили в наблюдательную, вкололи…
— А ты — что думаешь о нашей больнице? — продолжил, как ни в чем не бывало председатель. — Какие у нас недостатки? Что тебе здесь не понравилось?… Так-так… А что ты хочешь больше всего?
— Отпустите…
— Хорошо. Сегодня же тебя выпишут.
— 5 —
Распахнулась Дверь. И санитарка благословила меня:
— Чтоб мы тебя здесь больше ни — ког — да не видели!
… И вот за это "НИКОГДА" я им многое простила…
Прощайте! Все вы, стоящие у окна, глядящие, кричащие, вопящие, вырывающиеся из рук санитарок подышать, погулять, покурить, просто поговорить друг с другом….
Прощайте! Милые добрые "тихие" со всеми вашими голосами, обидами, страхами, самоубийствами, пожизненными приговорами в восемнадцать лет!