Все началось с нервического дрожания — будто от холода, но на самом деле это были нервы. Моя готовность к отчаянному бою боролась со страхом, который граничил с желанием убежать и спрятаться, и я не ретировался только потому, что понимал, что бежать просто некуда, и побег этот только ослабит меня, съев часть моих сил и все еще где-то теплившейся решимости сопротивляться. Все мое понимание того, что в таких ситуациях надо «честь знать», биться до конца, погибнуть, но не отступить, подвергалось серьезнейшему испытанию. Теперь главный мой враг притаился у меня внутри и он был готов действовать!
Меня трясло так, что казалось, всю душу скоро вытрясет, и это дрожание я никак не могу успокоить, как не напрягался, а попытки сконцентрироваться и взять себя в руки привели лишь к обратному результату — мне стало только хуже.
Когда же дошло до того, что застучали зубы, я просто решил расслабиться и принять свою участь такой, какой бы она ни была, и, удивительное дело, от этого мне немного полегчало, и именно в этот момент где-то высоко в красном небе появился на короткий миг маленький просвет, откуда, как я был уверен, прямо на меня стало светить солнце, так что я, все еще пребывая в страхе и смятении, хоть немного, но ободрился.
Вдруг прогремел гром и горизонт — от края и до края пронзила красного цвета молния.
Я провернулся на месте — желая понять, не появился ли кто рядом со мной в этот момент, но так никого и не увидел.
Сразу после грома с неба полил дождь, влагу которого, взяв на ладонь, я попробовал на вкус и определил ее как кровь. Прошла еще минута — и дождь затих, будто бы его и не было, и земля вокруг меня осталась сухой и пыльной. Пыль золотого цвета, когда я касался ее ногой, стряхивая с пожухлой и промерзей травы — медленно оседала на землю.
Затем гром прогремел снова, и все вокруг меня заволокло тьмой, так, что остался освещенным только небольшой участок перед домом — вокруг меня.
Оставшийся же свет был мертвенно-голубого цвета и будто исходил от земли, как пар, клубясь и переливаясь.
Я вновь поежился, тем самым пытаясь хоть немного обуздать вновь начавшую колотить меня дрожь, но это мне не помогало.
Вокруг меня становилось все мрачнее и мрачнее, что действовало на нервы, сами понимаете, и без того расшатанные всеми происходившими со мной событиями последнего времени.
— Ну, что ж вы? — процедил я сквозь зубы, ожидая дельнейшего развития сюжета — чего медлите?
Но Некто невидимый, будто в театре сидящий за пультом и двигающий переключатели, от которых весь театр приходил в движение, особо не спешил, и, как мне представлялось, со своей колокольни он был прав донельзя — сейчас для меня каждый шорох и даже тихий звук мог стать действием, которое могло бы меня деморализовать окончательно.
«И как же мне тут выстоять?» — спрашивал я сам себя — «одному, без всякой поддержки?»
Еще недавно был Фетисов, который и поддерживал меня, и, хоть немного, но подбадривал. Он, во всяком случае, мог мне что-то объяснить, доходчиво, пусть и не сразу. Он не лгал мне и не лукавил, хотя и необходимость в его участии вообще мне представлялась сомнительной.
Ну что ж? Видимо у него был во всем этом свой интерес!
Во всяком случае других вариантов у меня сейчас просто не было. Лишь только то, что мне уже говорили — когда это начнется, нужно выстоять, не сломавшись, до конца. И за сим — все.
Но смогу ли я пройти через испытания, и остаться живым?
Что имел в виду Фетисов, когда мне говорил об этом? Может быть, он просто несколько в завуалированной форме просил меня принести себя в жертву какому-то очень важному делу?
Да, в принципе я знал, что случиться, если я не выдержу, но, с другой стороны — мне-то от этого какой прок будет, если меня не станет?
Сам процесс размышления меня отвлекает от напряженного ожидания разворачивающихся страшных для меня событий, так что на какие-то минуты мне становится немного легче.
И тут, будто поняв это, некий невидимый мне режиссер поворачивает на пульте еще один рычаг — и действие продолжается, заставляя меня вжиматься в стену своего дачного домика и даже достать пистолет…
Полупрозрачный, медленно поднимаясь из под земли, одетый в белые одежды, как у средневековых монахов, с капюшоном, закрывающим лицо, блистательный и стерильно-сияющий передо мной появился Семъяза.
Не знаю и как, откуда, но у меня в голове возникло именно это странное и труднопроизносимое имя…
Семъяза был ангел, только непонятно почему, как я это ощутил, не принадлежавший ни небу, ни служивший сатане. Он был как бы сам по себе, отчего, и я это тоже ощущал, впал в великие печали.
— Сколько веревочке не виться, а висящий на краю пропасти рано или поздно упадет — вдруг заговорил Семъяза, подняв ко мне свое лицо, и в его глазах я увидел ледяной ад — твоя хитрость и суетность мало помогли тебе, лишь на немного отсрочив день расплаты!
Сильный, и очень холодный ледяной ветер вдарил по мне, заставив согнуться пополам и прикрыть лицо руками, выставленными вперед. Завыла вьюга, и вокруг меня, в сильном вихре закружились острые льдинки, каждая из которых была как острое лезвие, и тогда, когда эти льдинки касались меня, они раздирали одежду и оставляли глубокие кровоточащие порезы на теле, которые, впрочем, быстро замерзали на холоде.
— Мне разрешили снять с тебя твою защиту, которую ты униженно выпросил у сатаны — продолжал греметь громом голоса Семъяза — и я поведу тебя туда, где в борьбе за жизнь сошлись земля и небо!
В следующую секунду этот уж не знаю и как, но все-таки знакомый мне ангел бросился на меня, и, схватив своими звероподнобными ледяными лапами с длинными когтями, оставлявшими в моих руках глубокие раны, поднял над землей — и перенес в Москву.
Пока же мы летели, Семъяза, громко хохоча, кричал, уж не знаю и кому, что, дескать, он наконец-то нашел меня, и что все могут придти посмотреть на «мой позор».
Через несколько минут Семъяза поставил меня у Соловецкого камня в самом центре.
Москва была безлюдной и пустой. На улицах людей не было вообще, и мне было понятно, что дело тут было совсем не в позднем времени, а в том что мы были как будто в некоем ином измерении, в том, где люди с их суетой вообще отсутствуют, от чего это иное измерение выглядит мрачным, и наполнено странными и пугающими звуками.
Едва же мы прибыли, со всех сторон стекаясь по улицам и переулкам, появляясь из темных теней домов и двигаясь параллельно тускло светящих линий фонарей стали сходиться ангелы и демоны, и их лица выражали искренний интерес к происходящему, а глаза просто горели любопытством!
— Боже мой! — тихо прошептал я тогда сам себе — это же именно то, что я когда-то назвал болезненными галлюцинациями, от которых, мне казалось, я смог избавиться!
Пока же Семъяза развернув крылья что-то вещал собиравшимся вокруг толпам, я попытался скрыться, но радостно гогочащая толпа бесов, схватив меня, вернула обратно.
— Вот! Сей! — заорал, на грани срыва голоса, Семъяза — тот, о хитрости которого среди нас ходят легенды! Великий проныра! Но я покажу вам, насколько он на самом деле жалок в своем падении!
Гул любопытной толпы всякого рода нежити — и торжествующих в предвкушении зрелища бесов, и холодно-безучастных ангелов нарастает, и, вдохновляясь вниманием, Семъяза все больше распаляется:
— Видите его? Он всегда вам казался сильным и многомудрым? Но что теперь его мудрость, если он будет выступать не в союзах, хитростью им заключенных с другими, но сам по себе? Что он будет представлять из себя тогда, когда останется сам по себе, без поддержки?
Толпа загудела еще больше: