Пока же я ехал от Александровского Сада на метро в ЦДХ — то есть до станции Парк Культуры — читал купленную только что книгу. Даже можно сказать так: я менее читал ее, книгу, нежели рассматривал иллюстрации — которые были в основном никак не связанные с Вуду европейские гравюры ХV-ого — ХVI — ого веков, на которых изображались демоны, ведьминские шабаши и казни все тех же ведьм на костре.
«При чем здесь это?» — спрашивал я себя, а ведьмы, демоны, да и сам Люцифер на иллюстрациях, казалось, оживали, и начинали плясать передо мной в своих странных, нервных и дерганных ритуальных действах.
В ЦДХ же мне лучше не становится: один из больших залов полностью отдан под выставку работ разных художников, объединенных одной темой: «Дьявол».
Дьявол — такой, дьявол — сякой, со всех сторон на меня смотрят неказистые рожи, которые, как представляется, вроде как должны меня напугать, но мне почему-то не страшно.
Стены зала украшены зачем-то гирляндами светящихся огней, играет готическая музыка, перемешиваясь по ходу с музыкой живой, исполняемой какой-то группой патлатых молодых людей, и с выступлениями так называемых «поэтов» — по большей части в своем творчестве предпочитающих животные звуки — типа блеяния, мычания, конского ржания и свиного хрюканья.
Дьявол, видите ли, управляет адом — смотрю я на картину, где сей супчик восседает на троне посреди полыхающего серой подземного озера. Не совсем мне это понятно, всегда думал, что он там не управлять будет, но мучиться.
Культурный контекст, конечно, понятен — художники малюют то, что видели у других художников — у средневековых, например. Но не нужно ли было ими вначале разобраться в вопросе?
— Вот оно! — восклицаю негромко я, вдруг увидев картину, на которой изображен как раз ритуал, по всем признакам из религии вуду. Молодой человек в цилиндре стоит в центре круга, в котором горит костер и из костра к нему выходит сатана. Молодой человек повернул голову к зрителю и оскалился злобной улыбкой, обнажив чрезмерно длинные серые зубы. Его глаза блестят — то ли это отблеск костра и стоящих вокруг факелов, чаши для горючего масла которых сделаны из человеческих черепов, то ли этот блеск — тот же самый, что и у сатаны. На лице у молодого человека белой краской изображен череп.
— Нравится? — вдруг слышу я у себя за спиной чей-то голос, и по тому, что этот голос мне знаком, притом воспоминания эти не такие уж хорошие, я немного пугаюсь.
Я не помню, кому принадлежал этот голос, но на уровне ощущений помню ситуацию, в которой тот прозвучал передо мной раньше. И все это мне неприятно.
Я оборачиваюсь.
— Послушай, — обращается ко мне человек, которого я недавно видел на даче, тот самый, что приезжал ко мне на машине и задавал странные вопросы — если ты играешься, то учти — ты очень плохой актер!
После недолгого замешательства я беру себя в руки, и пытаюсь смело ретироваться.
Тем не менее, куда бы я ни пошел, Персонаж был всегда рядом, что достаточно быстро мне это надоело:
— Послушайте — обратился я к этому человеку, резко развернувшись — вы — что? Меня преследуете?
— Я? А по-моему это ты ко мне сам пришел!
— Я пришел не к вам, увы, а на выставку — поглазеть — понимаете?
— Хм… а оказался у меня в гостях! Я устроил эту выставку. Я тебя заметил, как ты вошел и вот — ты из всех работ почему-то заинтересовался именно моей!
— Я не знал, что это ваша картина!
— Что за книжка? — будто не расслышав моего ответа, не смотря на мое сопротивление, незнакомец вырывает у меня из рук недавно купленную «Магию Вуду»:
— Ого! Вуду? Интересуешься колдовством?
— Нет, послушайте…
— Тогда зачем купил? Дайка посмотрю… — Персонаж минуты две листает книжку, после чего брезгливо морщится и возвращает книгу мне обратно — какая-то белиберда! И причем здесь гравюры пятнадцатого века? Интересно как получается — у меня на картине — вуду, у тебя в книжке — тоже вуду…
— Это не моя книга… То есть не мной написанная!
— Но ты же ее купил?
Я мнусь: «Послушайте, я лучше пойду» — говорю я почти умоляющий тоном. Но Персонаж не унимается:
— Если хочешь что-то узнать о вуду — спроси меня!
— Нет уж, позвольте, я лучше просто уйду. — Я разворачиваюсь и направляюсь к лестнице, а по ней вниз — к гардеробу.
Но Персонаж все равно — рядом, он говорит мне что-то про мою память и про то, что, дескать, я попал в переплет, меня долго искали какие-то супчики, и вот теперь они меня нашли и они с меня теперь не слезут.
— Мдя… — отвечаю я — если они такие же приставучие как и вы — то справиться с ними мне будет трудно.
— Не то, что бы трудно, а просто невозможно! Ну, без чужой помощи!
Тогда я одеваюсь и иду к выходу, но меня все равно сопровождают:
— Их много, а ты — один. Что бы ты не возомнил о себе, дорогой, они так расстроены, что заставят тебя плясать под их дудку!
Я выхожу на улицу, но преследование продолжается:
— Послушайте! — я поворачиваюсь к Товарищу Художнику будучи уже и не рад, что пришел в ЦДХ, — идите вы обратно в здание — а? А то тут холодно, ветрено — простудитесь, не ровен час!
— Ха! Взойду на край севера — слышал такое? Я привычен к холоду! А вот ты… если ты не помнишь даже то, что как-то раз обращался ко мне, то я уже и не знаю, что сказать. У тебя что? Перманентная амнезия?
— Да-да, — пытаюсь шутить я — как в том анекдоте: больной! У вас рак и потеря памяти — Ну, хоть рака нет!
Но персонаж лишь брезгливо морщится:
— Ты не поверишь, но я никак не ожидал, что ты окажешься здесь!
И этому, наверное, я должен быть неслыханно рад! Я прощаюсь не протягивая руки (еще чего!) — и, повернувшись, ухожу.
Пока же я дохожу до ограды ЦДХ, метрах в ста от здания — несколько раз оборачиваюсь, чтобы посмотреть не ушел ли этот Товарищ, но нет, он все стоит, и смотрит мне во след.
Его губы что-то шепчут, и мне кажется, будто его слова, слетев с уст, летят, волнами накатывая на ветер и уже потом, вместе с ним попадают мне прямо в разум:
«Сколько тебе лет? Кто ты? Как тебя зовут?».
Этот шепот гулко заполняет мою черепную коробку, кажущейся мне теперь пустой звенящей голосом моего преследователя бочкой.
На обратном пути, на Крымском мосту я на некоторое время задерживаюсь, и, слегка перегнувшись через ограждение по своей давней традиции пару раз плюю вниз на воду — темная вода, где-то там, по краям берега немного отражая город безучастно колеблется, меняя оттенки своей мути со слегка «глянцевых» — до мутно-матовых:
«Tiefe Wasser sind nicht still» — говорю я как бы реке, тут же переводя фразу на наш собственный «аналог» — «в тихом омуте…».
— Бу! — вдруг резко обрывает мои тихие и безмятежные наблюдения за водой один из, видимо, посетителей, если не участник, выставки, на которой я только что столь неприятно провел время последнего своего безработного выходного. — Дружище! Сигаретки не найдется? — молодой человек явно пьян, хотя не настолько, что бы уж сказать — совсем:
— Да-да! Конечно! — в некотором смысле, признаюсь, я даже обрадован тому, что неожиданно выскочившее на меня «пугало» оказалось простым и даже не очень страшным молодым человеком в маске смерти — угощайтесь!
Молодой человек благодарит, потом, вдруг вспрыснув смехом — дает ходу бегом догоняя своих весело гогочущих друзей и подруг:
— Джингл белс! — хором орут они, хотя до нового года остается еще месяца два, — молодая девушка, освещаемая вспышками фотоаппаратов запрокидывает голову, большими глотками загружая в себя шампанское из большой, нестандартной формы бутылки — о, слава Люциферу! — кричит она, допивая бутылку, после чего разбивает ее о перила ограждения моста.
И тут — упс! Девушка порезалась осколками стекла, из ее руки выпала большая стеклянная «розочка», она смотрит на свои ладони из которых обильно льется кровь.