Я просыпаюсь.
На работе я первым делом отзваниваюсь Приятелю Сартакова — спросить, не устроит ли его такой вариант, когда нужные бумаги из архива мною просто пересняты на фотоаппарат — вот и все «оцифрока».
Приятель Сартакова отвечает, что если у фотографий приемлемое качество и информация с бумаг на таких фотографиях не будет потеряна — то это вполне допустимо.
Какое-то время я вожусь с записью двух дисков, но пока суть да дело и я поднимаюсь к Приятелю Сартакова в кабинет — так вот, оказывается, что он уже упорхнул на какое-то совещание и его в ближайшее время не будет.
Это мне дает немного времени как раз на то, чтобы, как мне говорил Приятель Сартакова, «незамыленным взглядом» проанализировать информацию на материалах, которые я систематизировал.
Где-то через час копошения в интернете мне начинает казаться, что я могу представить такой «взгляд».
Но, для пущей наглядности нужно раскочегарить старенький списанный принтер, к которому кончились картриджи еще во времена царя Гороха, так что, испросив разрешения у зама по архиву я спускаюсь еще на один этаж вниз в страшные «подвалы Лубянки». В самое сердце сосредоточения хранения всяческого списанного никому не нужного барахла.
Самый нижний этаж вдруг, не смотря на все мои представления о нем, оказался вполне себе приятным местом, во всяком случае по сравнению с архивом — более чистым, просторным, и, увы, светлым.
В тот самый момент, когда я открыл незапертую дверь с лестницы, которая ниоткуда и никуда больше не вела кроме как из архива — на склад и соответственно — обратно, я был удивлен, или даже шокирован, но — я попал аккурат в центр солнечного круга, образуемого лучами, исходящими откуда-то высоко сверху, а конкретней — из открытого люка, ведущего во внутренний двор лубянского комплекса.
Под люком располагался сейчас наполовину поднявшийся от пола подъемный стол, на котором стояли двое по виду чернорабочих, спускавшихся вниз на платформе, под которой в этот момент складывались подвижные «Х»-образные конструкции. Завидев меня, эти парни уделили мне внимания на более, чем на пару секунд, после чего (видимо быстр сообразив кто я) они продолжили беседовать друг с другом, по временам смачно сплевывая на пол.
Когда же подъемный стол окончательно спустил их вниз, они все так же, не обращая на меня никакого внимания спрыгнули с него и пошли, тихо друг с другом переговариваясь куда-то в противоположный конец пустого зала, в котором ничего не было, кроме пустых стеллажей, но не таких как в архиве — для папок — а огромных и собранных из очень серьезный металлических конструкций.
Где-то через минуту — настолько зал был огромным, эти парни уже были на противоположном конце зала, где оба исчезли за черной в углу стен металлической дверью.
Люк, ведущий на улицу во двор захлопнулся автоматически, и зал, еще какое-то время недавно залитый солнечным светом погрузился в полумрак.
«Странное дело» — думаю я тогда — «я тут один — и что? До меня никому дела нет — что ли?».
Какое-то время я остаюсь спокойным, но потом медленно, но верно начинаю паниковать — я подхожу к двери, в которой почти только что исчезли эти двое разнорабочих, пытаюсь ее открыть — но она заперта на электромагните. Тогда я возвращаюсь обратно — к двери ведущей на лестницу вверх в архив — но там тоже самое.
Хм… я разворачиваюсь, подхожу к высокой стене и какое-то время смотрю на ленточное остекление, расположенное почти под самым потолком, за которым, как кажется, но видно плохо, потому что там — темно, располагается помещение из которого можно сверху наблюдать за залом.
Я достаю мобильный телефон, но в таких катакомбах он, естественно, не ловит сигнал. Последняя же надежда выбраться из этого бункера — телефон на стене так же не отвечает. На телефоне нет никаких кнопок, ни рядом с ним тоже нет, так что мне представляется что на другом конце получают сигнал только при снятии трубки.
Но нет. Тишина.
Пока же я еще держу трубку в руке, слышится громкий щелчок — и без того слабое освещение, бывшее до того в зале резко тускнеет, перейдя в экономный режим работы. Несколько секунд после щелчка, как мне кажется, в трубке звучат какие-то голоса, которые, пусть как-бы и издали, я все же могу разобрать:
«Кто ты? Как тебя зовут? Сколько тебе лет?».
От этих слов меня бросает в холодный пот, и я уже бегом несусь от телефона на стене в противоположный угол зала — обратно к двери на лестницу, но что толку? Она как была запертой, так запертой и осталась. Я напрасно дергаю ручку двери, немного туда-сюда выгибая стальные ее листы.
— Возьми себя в руки — говорю я себе и сажусь под стеллажом, скрестив под собой ноги — сейчас самый разгар рабочего дня, должен же кто-то зайти в этот зал, либо проходить через него!
Но все не так просто. Я конечно же понимаю, что все это мои страхи, мои заморочки, тараканы в моей голове, галлюцинации — тем не менее мне от этого легче не становится — в противоположном углу этого зала, противоположном тому, где находится дверь в архив, в темном, скажу вам, углу, вдруг что-то зашевелилось.
Странное дело, но, боясь, я встаю и иду туда, на ходу соображая зачем же это делаю. С одной стороны мне хочется спрятаться куда-нибудь подальше, желательно туда, откуда не будет видно этих странных шевелений, но с другой — у меня возникает желание преодолеть свой страх, пойти туда, увидеть все, и, как я надеюсь, понять, что там ничего страшного и нет!
Я иду, пусть и медленно, уже несколько раз было поддавшись порыву развернуться и пойти обратно, оглядываясь, но нет, чувствуя всем нутром что там что-то опасное для меня, я, тем не менее, двигаюсь туда, к источнику этой опасности, в надежде на то, что скоро все разрешиться и я вздохну с облегчением, и даже посмеюсь над собой…
Тем временем нечто в углу начинает подниматься вверх, темная какая-то сущность, тень, поднимается над полом и кружит, совершая в воздухе все большие и большие круги, в каждом своем новом витке все больше приближаясь ко мне:
— Что же я делаю? — спрашиваю я себя тогда — зачем же иду к этому навстречу?
Тень, вдруг на какое-то время замерев в воздухе и снизившись, затем вдруг резко выворачивает ко мне и начинает приближаться уже не медленно порхая, а стремительно, как быстрая птица.
От страха я приседаю на корточки и закрываю голову руками.
ГЛАВА I.VI
Громким щелчком вдруг включается яркий свет, после чего несколько секунд в моем кармане вибрирует мобильный.
Разорванный большой черный полиэтиленовый пакет для мусора вновь падает на пол, прижатый к нему сильной струей холодного воздуха направляемой из потолочной решетки вновь заработавшей вентиляции…
— Андрей? Вы же — Андрей Земсков? — слышу я у себя за спиной бодрый молодой голос — мне про вас говорил Приятель Сартакова, говорил, что вы можете подойти…
Я оборачиваюсь — ко мне, уже издали начиная протягивать руку приближается молодой человек, довольно неформально одетый, со светлыми голубыми глазами, светлой копной волос на голове и с такой же светлой, но местами уже подернутой сединой модной бородкой:
— Енохов — говорит он, и мы пожимаем друг другу руки — Сергей Енохов!
— Да — говорю я, очень приятно, — вы были правы, я — Андрей Земсков!
— Очень приятно!
После такого взаимного приветствия я вкратце рассказываю Сергею о том, зачем я пришел и о том, как оказался запертым на этом складе.
— Ах! — Сергей, как мне показалось, искренне мне сочувствовал — это все потому, что у вас пока еще нет электронной карточки, открывающей двери которые… ммм… которые вам можно открывать.
— Ведь у вас — что? — Сергей поворачивается вполоборота и смотрит в сторону двери, в которую недавно заходили рабочие — наверняка у вас временное удостоверение, ни корочек, ни ключа — так ведь?