Я отвечаю ему в том смысле, что хочу осмотреть колокольню, после чего вернусь и пойду к Бобруевскому.
— Ну, тогда зайдите ко мне опять, ладно? — Старичок, как мне показалось, искренне, за меня волновался — чтобы я не переживал — ладно?
— Ладно! — закричал я, уже достаточно удалившись — обязательно зайду!
Осмотрев колокольню, впрочем, ничем не примечательную, я двинулся дальше. К колокольне примыкал фундамент некогда стоявшей рядом церкви.
Оттуда я пошел к уже видимому мной кладбищу, от колокольни — не более километра.
Осмотрев быстро кладбище я уже хотел было пойти обратно, как вдруг нечаянно заметил, что оно продолжается в лесу. То есть большая часть кладбища была там, где не было деревьев, но дальше, среди деревьев, и не мало, так же стояли кресты и старые покосившиеся ограды.
Уже в лесу, среди старых могил я заметил немного вдали почти незаметный старый «классический» кирпичный заборчик, с которого, удивительное дело, не везде еще слезла штукатурка, и в котором, как я заметил это обойдя забор кругом — были металлические, старые, чугунной ковки ворота, конечно же открытые настежь всем ветрам.
Ворота приветливо поскрипывали на старых мощных петлях, загнанных в кирпичную ограду, и одна их створка немного не спеша двигалась туда-сюда.
Зайдя внутрь, в ворота за забор, и какое-то время поблуждав среди старых, но красивых, в основном сваленных на землю надгробий, странным образом не заметенных снегом, я обратил внимание на стоявший в удалении склеп, который сначала издали представлялся мне просто как некое темное пятно, но после, когда подойдя поближе, я смог разглядеть его более пристально.
Склеп был небольшим по высоте, старым, с испещренными трещинами оштукатуренными стенами, но, тем не менее, было видно, что он некогда был весьма украшен в «классическом» духе. В многих местах большими кусками от его стен отвалилась штукатурка, что, впрочем, никак не сказалось на его красоте «в общем». Даже более того — это придавало ему некую трагическую «горчинку».
Тем не менее, когда я подошел к склепу с другой, «парадной» стороны, странным образом смотрящей в сторону леса, а не входа в замкнутое пространство за забором, моему взору вдруг предстала сцена ужасающего разгрома: парадная стена склепа была повалена вперед, а пространство внутри стен — изрыто и выкорчевано. Рядом со стенами были отвалы земли, в которых, страшное дело, виднелись останки гробов и человеческих костей.
Сейчас, как раз в момент когда я подошел к склепу с этой стороны, из вырытой земли на меня смотрел пустыми глазницами, прямо мне в лицо, человеческий череп без нижней челюсти.
— Вот ужас! — сказал я себе громко, будучи уверен в том, что моих слов никто не слышит, как вдруг где-то слева от меня мелькнула тень, быстро пропав у меня за спиной.
В ответ я резко разворачиваюсь, выхватывая из-за пояса «Глок» и выставляю его вперед.
— Вообще-то у этой модели «Глока» очень хорошо видно, что обойма заправлена в рукоятку — говорит мне Дмитрий Пашкевич. — У тебя, как я понимаю — патрончики-то тю-тю — так ведь? Могу предложить по сходной цене и патроны, и обоймы, Андрей, ты уж поверь мне, старому торговцу оружием!
От удивления я делаю шаг назад, при этом чуть ли не свалившись в оскверненную могилу.
ГЛАВА I.ХХ
Теперь мне приходится «Глок» вернуть обратно — за пояс под пальто.
— Что ты тут делаешь? — спросил меня Пашкевич, и по его решительному лицу я понял, что если начну лгать (а это я умею делать плохо) Дмитрий может на нервах меня и пристрелить. Абсолютно всерьез.
— Тебя ищу, Дима — отвечаю я ему и отвожу взгляд в сторону — я тебе вроде обещал — что дам тебе время уйти, тогда, помнишь, в Москве? Тебя искали, ты это знаешь, и вот, пожалуйста. Теперь я тебя, получается, нашел.
Пашкевич поднимает пистолет немного вверх, как я понимаю, целя мне уже не в сердце, а в лоб:
— Ну так, дружище, перевес-то сейчас — на моей стороне! Что тебе конкретно от меня нужно?
— Мне? Отвезти тебя в Москву — поедешь?
Пашкевич заулыбался:
— Рад бы, да вот дела у меня тут, понимаешь, скоро собираюсь двигать дальше на восток. Впрочем… есть вариант. А как ты на меня вышел?
Я объясняю, притом все, смущаясь, думая, не посчитает ли меня Пашкевич чокнутым. Но он почему-то не удивляется:
— Блуждал здесь в тумане? Ну ты гусь! Хорош!
— А что такое?
— Что такое? — немного, впрочем, как кажется добродушно передразнивает меня Дмитрий — блуждают, Андрей, здесь только люди занимавшиеся, хотя бы слегка, колдовством.
— Я? — я удивлен до жути — да я…
— Ага, и притом, что примечательно, серьезно верившие в то, что делают!
Пашкевич кладет пистолет к себе в карман, предварительно поставив на предохранитель, и мне от этого становится сильно легче.
Я сажусь на землю, громко выдохнув:
— А откуда ты это знаешь? — Пашкевич, слушая меня, поворачивается ко мне в профиль, вызывая тем самым соблазн выхватить «Стечкина».
— Сказали мне личности тут одни. Кстати, интересующиеся тобой, очень, очень интересующиеся.
— И что это за личности?
— Ты будешь смеяться!
Я позволяю уже себе немного неискренности, начиная рисоваться, подделывая «честные вскрики»:
— Дима, ты не поверишь, но после блуждания в тумане я уже ничему не удивлюсь!
— Только лишь после этого? — Пашкевич раскусил меня на раз, другое дело что он показывает это, показывает мне что видит меня насквозь. — Ну так что? Ты хочешь знать?
— Да! — я сбавляю тон, поняв, что театральничать бесполезно — хочу! Расскажи!
Дмитрий мнется, но потом все же решается рассказать мне то, что знает, хотя и были секунды, когда мне казалось, что он раздумывает и его размышления были не в пользу такой «открытости». Но, в конце концов, он начал:
— Некоторое время назад, когда я столкнулся с серьезными трудностями, знаешь, мне пришлось заняться тем, о чем я раньше даже и подумать не мог.
Пашкевич переминается с ноги на ногу, в его лицо начинает дуть сильный ветер:
— Чтобы оградить себя от серьезных неприятностей я начал всерьез колдовать, находя знания о колдовстве в Интернете. Удивительное дело, но в этом я смог быстро добиться определенных успехов, потому что применял к делу, скажем так, инженерный, практический подход. В этом деле я был как ученый, исследующий проблему, ну а то, что проблема многим представляется суеверием, это я отверг.
— И чего же ты тогда добился? — спрашиваю я, боясь, что мой тон может заставить Пашкевича подумать, что я недостаточно интересуюсь тем, что он мне рассказывает.
— Ну, как сказать? Решил кое-какие вопросы… Но затем, после того, как мы с тобой пошустрили в Маленькой Республике, во время одного спиритического сеанса, функцию которого я воспринимал исключительно как символическую, ко мне явились они… не знаю, как их назвать. Странные такие ребята, их было где-то около пятнадцати, и попросили в обмен на кое-какие знания… знаешь, ты только не смейся… украсть у тебя душу.
Но мне не до смеха:
— Что ты и попытался сделать в Москве?
— Да!
— И что же? Ничего не вышло?
— Не-а… хотя я и выполнил все в точности так, как мне сказали эти… «товарищи». Вот ведь незадача! Охмурить ворожбой всех, кто мне был нужен для этой импровизированной «инсталляции» удалось, а вот с тобой — прокол вышел…
Я сплевываю на землю, понимая, что откровения Пашкевича не дают мне никаких ответов на мои вопросы.
— Но тут дело было еще вот в чем. Личности, научившие меня всему, что было нужно для похищения твоей души, заключили со мной договор, по которому я получал кое-какие знания, но в случае невыполнения договоренности они обещали меня покарать, только не смейся, пожалуйста — чупакаброй!