— Ага. И что ты думаешь — зачем это ему?
— Не знаю. Это уже тебе надо решать, и потом напрягаться — чего это он под тебя копает. Другое дело, что в Комитете такие вещи совсем небезобидны, а то и даже и опасны. Такие вопросы и не в Комитете задают в каких-то уж очень крайних случаях, а тут…
Я поднимаюсь в кабинет Павлова пешком по лестнице, удивляясь тому, что такое занятие для меня все еще не тяжелое дело. Последние два этажа я чуть было не пролетаю, вовсю разошедшись внизу. Я, пока никто не видит, буквально пролетаю длинный коридор насквозь и уже было готов был ворваться в кабинет, как оказалось, что дверь заперта.
Тогда я пошел на противоположную лестницу, сплошь, снизу до верху остекленную, покурить, и уже там, когда я подошел близко к стеклу и посмотрел вниз, у меня сильно закружилась голова и потемнело в глазах: я вдруг ощутил, что мог бы вывалиться наружу, но там, уже у самой земли, обязательно вывернул бы, и взмыл вверх — к сонным белым облакам на фоне темного вечернего неба.
На миг я вдруг увидел себя на небе, в окружении уже других, не сонных, но торжественных облаков, огромных и пушистых, похожих на гигантские комки ваты, розовых от лучей заходящего солнца и, выше, белоснежно-белых.
Вокруг меня стояли крылатые ангелы в светлых, почти как зеркала, доспехах и смотрели на меня.
— Я знаю, что мы будем делать — представлял я, будто обращаюсь к внимательно меня слушающим ангелам, поводя рукой в насыщенном влагой воздухе, так, что после оставались следы, похожие на застывшие молнии — мы просто возьмем их в кольцо и уничтожим всех до единого!
Ангелы, слушая меня, радостно покачивали головами в знак согласия:
— Есть только один большой вопрос — вновь стал говорить я — в центре — и я начертал в центре круга, начертанного молниями жирую точку — должен быть кто-то, кто первое время будет сдерживать натиск Люцифера и его приспешников, вовлечет их в битву, пока другие будут ждать сигнала трубы. Там будет очень горячо и немногие из братьев выживут. Кто пойдет туда?! — мой последний возглас отдает громом молнии — кто решиться положить душу свою?
Но ангелы вызываются все, ведь самопожертвование — у них в крови, если бы она у них была.
Расталкивая других вперед выходит ангел, глаза которого — как зеркала:
— Я! — громко произносит он — я пойду! Я возглавлю братьев на самом острие битвы! Мы будем стоять до конца, столько, сколько потребуется, и, если надо — погибнем, все, как один, за Господа!
Но я будто отстраняю этого ангела в сторону:
— Ты и так уже много потрудился на поле брани, Азазел! — отвечаю я ему — и ты, как тот, кто часто меня упрекал в недостаточной разумности в руководстве битвами сегодня будешь стоять рядом со мной, чтобы уразуметь, как же это тяжело!
— Чего ты хочешь? — меня будто заполняет доселе мне неведомое мне чувство зависти — прославиться? Ты всегда бросаешься в самую гущу битвы, и не думаешь, что за тобой, вдохновившись твоим примером, идут и твои братья, которые, не имея твоего опыта — тут же гибнут! Но тебе будто все равно, Азазел, ты думаешь лишь о своей славе!
Тогда Азазел опускает голову вниз, будто смирившись и слушаясь, и отходит в сторону.
И началась большая битва. Это была последняя битва, и все это понимали. Выступив вперед небольшой группой, «светлые» ангелы схватились с ордой «темных», которые набросились на «светлых» огромной разрозненной стаей, выступая в этот день не так, как выступали раньше — идеальной, прямоугольной фалангой.
Впереди всех был Люцифер, он высоко поднял свое черное знамя с золотой пентаграммой, а когда началась схватка — находился поодаль, отдавая приказы своей орде через посыльных или отдавая приказы трубить в рог.
Едва завидев меня, Люцифер, в знак уважения, приветствовал меня приветствием темных ангелов — не поднимая левой руки, правую руку, с напряженно-вытянутой ладонью, не сгибая в локте, он простер вверх. «От сердца к небу» — так называлось это приветствие.
Я ответил Люциферу так же приветствием, но другим, приветствием светлых ангелов — подняв обе руки вверх, согнутые в локтях. Такой жест показывал крылатость ангела, его умение летать. После я быстро опустил левую руку, так что она походила на марионетку, которой неожиданно вдруг перестали управлять — тем самым показав, что ангельское приветствие все-таки обращено к отошедшего от своего ангельского достоинства «темному» ангелу.
Бой был долгим, но все равно перевес сил был на стороне темных. Встав в плотный круг, прижавшись спиной к спине и создав сплошную «стену» из щитов, светлые ангелы уже почти перестали сопротивляться, терпя на себе избиение от темных.
Азазел, наблюдавший за этим, стоя слева от меня долго уговаривал меня дать приказ на наступление наших основных сил, но я считал, что еще не время. Я считал, что врагу надо дать возможность ощутить свою победу, начать торжествовать — и тогда ударить, чтобы он, ошарашенный, был бы так сломлен душой, чтобы и сопротивляться не смел.
Меня так же смущал Люцифер, ухмыляющийся и довольный, наблюдавший за мной. Я боялся показать ему, что спокоен и уверен в победе — еще немного и враг будет сломлен и уничтожен.
Но Азазел не выдержал, и, не смотря на мои окрики, стремглав бросился на помощь братьям, появившись в самой гуще темных и начав бой с ними в одиночку. Он яростно набросился на противника, повергая десятки и обращая в бегство сотни, но, будучи в одиночестве быстро оказался окруженным. Попытки пробиться к своим, стоящим плотным, все уменьшающимся кольцом Азазелу не удались. Братья, бросившиеся ему на выручку из кольца так же погибли.
— Он погибнет — закричал мне тогда Гавриил, мой помощник, дававший сигналы в трубу — если сейчас не выступить — братьев, взявших на себя всю тяжесть битвы не останется! Погибнет так же славный Азазел!
— Хорошо! — отвечаю я тогда Гавриилу — труби, Гавриил, труби! Хуже уже не будет!
И Гавриил вострубил, и по зову его трубы тут же явились несметные тысячи светлых ангелов, и, быстро охватив врага в кольцо, повергли того в бегство.
Громко возгласив, испуганный Люцифер, бросив свое знамя, стремглав бросился к земле, призывая своих приспешников последовать за ним. Битва была выиграна в считанные минуты, но я посчитал, что этого недостаточно.
Ко мне со всех сторон подлетают посыльные, и я приказываю преследовать спасающегося противника. Когда же мне сообщили, что он уже на земле — говорю, чтобы преследовали его и на земле. Уже беззащитных, опустошенных, сломленных и не сопротивляющихся «темных» братья уничтожили несколько тысяч, и, как я этого хотел, уничтожили бы их всех до единого, если бы не указ Всевышнего — остановить избиение.
Покорный воле Господа, я, подождав еще время, говорю Гавриилу, чтобы он трубил «отбой».
Тогда братья, вернувшись от земли, встав в многотысячный круг, создали из своих щитов помост, и, поставив на него Азазеля, долго и громко провозглашали его имя, как того, кто, по их мнению, заслуживал всяких почестей от них, как главный победитель и как тот, благодаря которому была выиграна не только эта битва, но и те, что были ранее.
Того же, кто долго просиживал в размышлениях о ведении боя, как его организовать, чтобы выбить у врага победу никто не вспомнил.
Победив Сатану, братья, первым из которых был Азазел, обращали свои взоры к Господу, ожидая, как им казалось, заслуженных ими почестей, похвал и, наконец, долгожданного отдыха.
ГЛАВА I.ХХIII
Уже дома, поздно-поздно вечером я звоню Фетисову с обычного, не мобильного телефона.
Да, я побаиваюсь прослушки и поэтому звоню с городского телефона, впрочем, понимая, что при желании Комитет мог и его поставить на прослушивание. Опасаясь же чего-либо такого, я прошу Фетисова со мной встретиться назавтра. Фетисов соглашается, приглашая меня вместе с ним заглянуть в один ресторан на ужин после работы: