Дача Фетисова была выстроена, правда аляповато, под готический замок, ну, на сколько это было возможно на нескольких сотках.
Соседний дом, как и говорил Фетисов, был далеко и в нем не горел свет. Длинная подъездная асфальтовая дорога упиралась прямо в огороженный высоким забором участок Фетисова, вдоль которой, правда очень и очень слабо, совершенно ничего не освещая горели редкие, далеко отстоящие друг от друга высокие фонари.
Дом стоял на высоком холме, под которым распласталось огромное пространство какого-то водоема, покрытого снегом, почему-то в разных направлениях истоптанным тропинками по которым ходили люди.
Но сейчас там никого не было, и все представлялось пустынным и печальным.
С одной стороны к участку Фетисова подступал густой березово-сосновый лес, в который с участка вела калитка в заборе.
— Печально как-то здесь! — сказал я, едва выйдя из машины, когда мы уже заехали на участок.
— Да! Очень, очень уютненько! — ответил Фетисов, нарочито громко, видимо думая, что по-иному я его не расслышу — мне здесь нравится! Тишина, одиночество и покой!
Я думаю о том, что понимаю моего необычного друга, в конце концов — от чего же, едва получив возможность, я уезжаю на мамину дачу?
Потом мы несколько минут загоняем машину в пристроенный к дому гараж, оказавшийся так некстати узким, так что въезжая в него на такой широкой машине, которая была у Фетисова, нужно было быть весьма осторожным:
— Тут когда-то жили другие люди — пояснял, чуть ли не криком мне Фетисов, не в меру газуя, так что мотор громко подревывал, — они и спроектировали этот дом, и гараж делали исходя из габаритов своей машины.
У меня как будто от сердца отлегло — дом, оказывается, этот закос под безвкусицу, строился исходя из вкусовых предпочтений других людей, а не Фетисова, так что его «авторитет» в моих глазах, уж было пошатнувшийся, восстановился.
Едва же мы разместились (Фетисов мне показал дом и мою комнату, где я буду спать), сев в каминном небольшом зале, к нам пришел, появившись невесть откуда, большой черный кот с белой грудкой и красивыми, большими и желтыми глазами. Глаза кота просто светились какой-то необычной для кошек добротой и чем-то напоминали глаза Фетисова.
— А вот и мой красавец! — с радостью в голосе сказал громко Фетисов, взяв на руки моментально начавшего громко урчать котэ.
Пока же Фетисов гладил котика, я по своей инициативе разжег огонь в камине, после чего передал по просьбе Фетисова ему пульт от телевизора взяв его с журнального столика.
Новости показывали все тоже самое — приложив немало усилий полицейские подразделения, специально созданные для разгона демонстрантов вытеснили бунтующую молодежь из Кремля:
— Так вот оно что! — глядя в экран, кажется, сам себе сказал Фетисов — вот что он задумал и почему не хочет, чтобы я оставался здесь!
Хотя Фетисов и говорил достаточно отчетливо, так что мне и показалось, будто он рассчитывал тем самым на мою реакцию, я решил не спрашивать его, что он только что имел в виду.
— Это ваш кот? — спросил я после того, как мы молча некоторое время смотрели телевизор — домашний?
Фетисов, как мне показалось, даже искренне удивился:
— Нет! Я зову его Василевсом. А чей он на самом деле — не знаю.
— Так он, значит, не живет у вас здесь?
Удивление Фетисова не проходит:
— Нет. Но он всегда появляется, когда я оказываюсь здесь.
За сим Фетисов стал нежно так чесать Василевса у подбородка, отчего котяра замурлыкал еще громче, чем раньше.
— Такой чистенький, ухоженный — и не хозяйский? — спросил опять я, но мне ответили невпопад:
— Охраняет тут мой дом!
Еще спустя время Фетисов, поставив Василевса на пол, пошел готовить, как он сказал «червячка заморить», но перед этим угостил меня белым вином:
Продекламировал он, разливая вино по бокалам:
— Пробуйте, Андрей! Может, вам не понравится?
— И тогда вы что? Откроете другую бутылку?
Но Фетисов, как кажется, хочет уже повыпендриваться:
— А почему бы и нет, Андрей? Ради дорогого гостя ничего не жалко!
Отпробовав вина я одобрительно покачиваю головой, хотя, признаюсь, и не особый знаток всех этих вопросов. Вино и вправду оказывается вкусным, но больше про него я ничего сказать и не могу. Это вино могло быть как каким-нибудь очень особенным, так и чем-то простым, столовым, но в французской бутылке.
Зато доволен Фетисов, внимательно наблюдавший своими добрыми глазами за моей реакцией, и, удостоверившись, видимо, в том, что я доволен — ушел на кухню, а вслед за ним, где-то через минуту, с видом хозяина этого дома ушел и Василевс.
Я же, сначала выключив телевизор, после, с того же дистанционного пульта завел большую фетисовскую «шарманку» — аудиосистему, запустив аудиодиск на игру, и тут из динамиков зазвучала песня — как раз той самой старой-старой, давно всеми позабытой индастриал-группы, которую я так любил и песни которой все еще по старой памяти иногда напевал.
— Ух ты! — сказал я сам себе — а у нас с Фетисовым в чем-то схожие вкусы!
Просидев в каминном зале еще полчаса я уже было заскучал, как Фетисов позвал на ужин. Пока я шел в столовую, где Фетисов шумно звеня посудой накрывал на стол, Василевс, отираясь у входной двери, с надеждой глядя на меня мяукал, и, как я понял, просился на улицу.
Выпустив кота я не стал закрывать за ним дверь, а подождал на пороге, пока он, все время на меня оглядываясь и смотря так, будто умолял подождать и не затворять за ним, сделает свои дела, которые после им были аккуратно припорошены снежком, и после — запустил его обратно.
За такое участие Василевс благодарно потерся мне о ноги и обвил ногу хвостом, так что я о него споткнулся и чуть было не упал, едва вздумал идти.
Как это и принято у хороших людей, первым делом в тарелку еду положили коту, и уже после, убедившись, что тот ест, Фетисов наполнил мою тарелку и уже напоследок свою.
Мы снова пили вино, на сей раз уже красное, и Фетисов, слегка захмелев, разговорился:
— Вот! — сказал он — я часто думаю о том, что я работаю, что-то делаю, стараюсь, но при этом, как мне кажется, постоянно встречаюсь с тем, что те, для кого я что-то делаю — зачастую просто не могут оценить моих трудов в виду своей зачастую недалекости или чувственной неопытности. Это как в архитектуре — архитектор возводит шедевр, а люди его не ценят, потому как совершенно не в курсе всех этих архитектурных тонкостей. Пропорции там всякие, соотношения объемов… Возведи ты где-нибудь сущее уродство — его все заметят, а уж если его правильно оформить, чтобы все было чистенько-аккуратненько — похвалят, и неважно, что твое здание — монстр! Я вообще не понимаю, почему архитекторы давно не красят свои здания золотой краской! Это же верный путь к успеху у архитектурно непросвещенной публики! И плевать, что скажут критики. Они же для всех — кто?
— Очкастые зануды, кабинетные крысы! — поддерживаю разговор я.
— Вот именно!
Через некоторое время мне вдруг захотелось поподробнее расспросить Фетисова, какие у него дальнейшие планы. Вообще, о его жизни, что он будет делать дальше, как собирается жить.
— Ну как-как? — Фетисов нахмурился — в Москве, как я понял, мне быть нельзя?
— Кто же может вам помешать?
— Один перец надменный. Он типа большая шишка сейчас, возомнил себя героем большого возмездия, провозвестником правосудия. У него большие планы на Москву, вроде как он здесь вознамерился справедливость установить.