И я спал, время от времени роняя голову на грудь, потом просыпаясь на короткие мгновения, но лишь для того, чтобы тут же провалиться обратно в сон. Сквозь этот тяжелый и жаркий сон мне иногда казалось, будто из уголков моего рта вытекает слюна, но не при свидетелях я не придавал этому вообще никакого значения.
Мне снилось, будто я парю надо большим, темным, но хорошо освещенным фонарями городом. Подо мной по улицам проходили толпы людей, к которым я время от времени спускался, не до земли, и, замерев над толпой время от времени всматривался в лица проходящих мимо прохожих.
Люди, завидев меня, старались отвернуться, либо отойти подальше в сторону, либо вообще — закрыть лицо воротником плаща или пальто, так что иногда мне приходилось приближаться к кому-нибудь из толпы, заградив путь вперед — и после, уже близко-близко рассматривать его лицо.
Среди прохожих я высматривал мертвенно-бледных, чьи лица были белыми, как бумага, но, хотя прохожие и были почти все поголовно болезненно бледны, тех, кого я искал, именно мертвенно-бледных среди них не оказывалось.
Тогда я взлетел — и, пропарив над городом еще немного — приземлился где-то в стороне, на большой искусственной горе, наваленной из строительного мусора именно для того, чтобы эта гора была, и с нее можно было бы наблюдать город расположенный внизу.
Гора эта была столь высока, что даже огромные полукилометровые небоскребы, если на них смотреть с горы — оказывались где-то снизу, показывая смотрящему свои черные плоские неказистые и непрезентабельные крыши.
Я приземляюсь и первым делом складываю и откладываю в сторону свои механические с нелепым жужжащим моторчиком крылья.
Постепенно, из потьмы теней, образуемых разными мусорными кучами ко мне сходятся мои друзья, с которыми, как мне чувствуется — вместе я провел целую вечность:
— Приветствуем тебя! — сказали мне хором друзья, и я поклонился им в ответ:
— Приветствую вас, — ответил я — мои товарищи, воины неба!
Итак, вместе, сидя на искареженных остатках бетонных плит мы обсуждаем, что будем делать дальше:
— Врагов все больше и больше — заговорил первым один мой товарищ — и нам очень трудно их сдерживать! С каждым днем эпидемия распространяется, и это — совершенно не то, что мы думали раньше.
— Да — отвечаю я, чувствуя чуть ли не отчаянье от складывающихся обстоятельств, но, понимая, что если мои друзья увидят мое уныние — то дело совсем пропадет, так что я стараюсь у них на виду держаться бодрячком — начинали мы с того, что думали будто быстро вычистим источники заразы и тогда угроза сама собой отпадет. Но сейчас все изменилось — из охотников мы сами становимся добычей! Зараженные образуют кланы и сообщества, выдвигают глав и руководителей и ведут охоту на нас, обвиняя в том, что это мы, а не они источники всех бед.
— Кроме того — продолжил, подхватив мою речь, еще один мой друг, который, как мне казалось, более других мне доверял, чем, безусловно, лишь увеличивал мои беспокойства, потому что ответственность доверия чрезвычайно тяжка — как я уже говорил, наша старая стратегия, которую мы использовали уже несколько лет, оказалась не вполне эффективной. Мы — как на войне, стараясь уничтожить «генералов» будто забываем, что на место уничтоженного генерала будет поставлен другой. Но вот если уничтожить армию — тогда генерал может командовать сколько угодно несуществующими легионами…
— Итак — опять беру слово я — мы договариваемся с вами о смене стратегии?
Мои друзья согласно покачивают головами:
— А вы не думаете, что это превратиться в геноцид рода людского?
Но товарищи возражают, говоря, что если то, что уже происходит — не геноцид, то что же тогда можно назвать геноцидом?
— Ладно! — я с шумным шлепком опускаю левую руку себе на колено левой ноги — тогда будем делать так, как договорились — уничтожать армию, а не генералов!
— И генералов, если под руку подвернутся! — вторя мне прокричали все остальные.
После этого, немного посидев и поразглядывав звезды в ночном небе, впрочем, высветляемом светом городских огней, мы, вновь надев тяжелые и уже так надоевшие за все время борьбы крылья спускаемся в город, группой пролетев над ним, покружив над его центром и в конце концов оказавшись на одной из центральных площадей.
Еще издали завидев нас толпа горожан бросается врассыпную, и только полицейские, притаившись за своими машинами силились выдавить из себя хоть немного мужества, оставаясь на месте.
— Вот неблагодарные! — произнес один из моих товарищей — мы их спасаем, а они…
Мы быстро проходим по одной из широких центральных хорошо освещенных улиц — и сворачиваем в темный проулок, идя по которому ориентируемся уже больше не по тому, что видим, а по далеким, все приближающимся звукам музыки.
Чуть ли не вышибив двери ногами, опрокинув охрану, мы врываемся в ночной клуб, некогда перестроенный из старинного особняка. В этом здании от старого дома остались только наружные стены, межэтажные перекрытия же были в нем давно снесены — для того, чтобы сделать большой и просторный клубный зал.
Наверху — нет крыши, ее заменяет, как сейчас, в холодное время года стеклянная плоская кровля, а летом, в теплые месяцы и когда нет дождей — эта кровля, механическая, убирается вовсе.
— Ух! — говорю я, шумно втянув в себя воздух — чую логово гадов! Чую гадов!
Мы группой проходим между столами, за которыми сидит необычно много публики, и потом я замечаю, как сидя на угловом диване один паренек странно так «целует» свою подружку в шею:
— Вот один! — кричу я показывая рукой на этого парня — хватайте его! — мои товарищи вприпрыжку оказываются на месте и быстро, без особых церемоний схватив парнишку, отрезают ему голову.
Я же хватаю «поцелованную» девушку за грудки, и потом, повернув ее к себе спиной, прижавшись сзади, достаю свой нож:
— Инфицирована ты или нет — говорю я ей в ухо, но так, чтобы слышали остальные «отдыхающие» в зале — это все пятьдесят на пятьдесят, но на всякий случай, если ты уже и не ты, а тварь кровососущая — и раз! Я отрезаю девушке голову!
Кровь хлещет у нее из горла фонтаном, забрызгивая мои белые блестящие латы и крылья, и я, раскрыв рот, ловлю эту кровь, немного выпивая:
— Упс! — говорю я сам себе, снова так, чтобы все остальные меня услышали, определив по крови инфицированность убитой только что девушки — а она-то оказалась и не того… Ну да ладно!
Ко мне подбегает какой-то паренек в очках, убеждая, что врачи, дескать, вот-вот найдут лекарство от эпидемии:
— Твои врачи — наставляю парню в грудь дуло своего огромного револьвера — уже пятнадцать лет ищут это лекарство но все никак не найдут!
Тогда очкарик громко и истерично начинает вещать, будто если бы не мы, не «так называемые ангелы», никакой эпидемии не было бы и вовсе, и что даже инфицированный — он вроде как продолжает жить… и тут же получает от меня такую оплеуху, что отлетает на несколько метров, после чего, ударившись об стену, падает на пол и не подает больше признаков жизни.
К нему бросаются другие люди, а я и мои товарищи быстро проходим «по рядам» разглядывая шеи людей — нет ли на них следов укусов инфицированных?
Время от времени с громким воплем, не взирая на протесты других людей мои товарищи с каким-то радостным неистовством тут и там отрезают головы инфицированных, затаившихся среди публики, кровь льется рекой, некоторые инфицированные пытаются бежать, но их везде настигают.
Тогда неинфицированные с дружным воем бросаются на выход, и я, для смеху, напоследок запускаю в них большим увесистым торшером — гулять, так гулять! Репутации у нас среди людишек все равно уже нет никакой!
Я вскакиваю на сцену, где быстро оглядев всех членов выступавшей рок-группы не менее быстро сношу им головы — и их уже порядком надоевшая мне музыка умолкает.