И тут позвонил Принц Датский.
– Слушай, у тебя есть время? – Просил он застенчиво. – В смысле, нет планов?
– Нет у меня планов, – вздохнула Витка и моментально огорчилась, что у нее нет планов. – Я тут валяюсь. Что-то я занемогла.
– Мне надо с тобой поговорить. – В голосе Принца появились просительные интонации.
– Поговори, – разрешила Витка великодушно.
– Нет, не по телефону. Лично. Конфиденциально. Приезжай ко мне, а?
Глядя на себя в зеркало, Витка подняла брови и пожала плечами. Это как-то… Они ведь даже не приятельствовали. Так, курили в коридоре. Он, правда, смотрел на нее глазами («смотрел глазами» – так говорит Милош и утверждает, что это усиливает значение слова «смотрел»), да-да, изо всех сил смотрел глазами, но у него не было никаких шансов. Принц был поразительно похож на кролика из советского мультфильма про Винни-Пуха. Безобидный кролик, которого не любят девушки. Тихий такой. Ниже ее на две головы.
Что ж, если Федя так просит приехать к нему домой, то почему бы не поехать. Тем более что разговор, очевидно, касается ее работы. Поскольку их с Принцем ничего, кроме работы, не связывает. У них нет общих воспоминаний и общих знакомых. У них даже корпоративных вечеринок ни разу не было.
Повздыхав, Витка сползла с кровати, побрела к морозилке и, охая и ахая, облепила лицо целлофаном с замороженными ледовыми кубиками. Это была самая эффективная реанимационная процедура из всех ей известных. Ужасно больно, но через минуту изумленные зрители могут наблюдать рождение Венеры. Если зрителей нет – тоже хорошо.
Витка не очень тщательно расчесала волнистые волосы, повертела головой. О ее волосах Милош однажды сказал, что они «цвета сигаретного дыма». Пепельные, в общем. Протискивая голову в высокий узкий ворот свитера, она подумала, что Принц как-то некстати позвонил: собиралась ведь отлежаться и ехать к Мальчику, тем более что завтра у Мальчика утренник – какой-то день прощания с Букварем, и ему доверили выучить стихотворение («Стих! – сказал Мальчик. – Большой Стих!»). Она собиралась помогать ему учить Большой Стих, а если получится, начать наконец читать ему на ночь «Летящие сказки» Крапивина. Всех, кто в детстве не читал Крапивина, Витка считала какими-то неполноценными. В глубине души, конечно, так считала – она была корректной девушкой.
Принца тошнило. Его всегда тошнило перед расторжением контракта. Хуже всего, что в этот день Ираклий под страхом смерти запрещал ему пить до. Только после. Зато уж потом-то он надирался до беспамятства, и каждый раз ему хотелось напиться до смерти. Но Бог смерти ему не давал – Федя неизменно выныривал на поверхность, глотал воздух потрескавшимися до крови сухими губами и жил дальше. Правда, никто из «расконтрактованных» ему не нравился. Они были чужими, скучными, Принц воспринимал каждого из них как функцию в системе, и хоть и надирался «после», то отнюдь не от сокрушающей жалости, не от совести, которой он никогда не пользовался, а от того, что не было у него шанса вырваться из круга. У круга не имелось никаких зазоров. Кроме смерти, конечно.
«Вариант», – сказала бы Витка.
Да. Вариант.
– На такси приехала, – сообщила Витка, высвобождаясь из серебристого балахонистого плаща. – Скажи, Феденька, почему таксисты так любят говорить о политике и экономике? Достал меня сегодняшний водила отчаянно.