Этот сложный, многозвучный материал мятежной современности и прошлого Венесуэлы организован романистом таким образом, что мы видим, как из повседневной жизни народа рождается история, а из нее возникают элементы будущего. Романист не знает, каким оно будет, это будущее, но ясно видит, что все полно ожиданием больших перемен.
БЕДНЫЙ НЕГР
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Раковины и тростниковые трубы побежденного туземца с протяжным стоном удалились в глухую лесную чащу, а дорогой циклонов в трюмах невольничьих кораблей приплыл африканский барабан.
Бум, бурум, бум, бум…
Барабан святого Хуана, барабан святого Педро, барабан Коромотской божьей матери…
Там, далеко, остались варварские божества, но душа язычника и тут торжественно отмечает дикими чувственными плясками религиозные празднества. И от крика загадочной Африки трепещет американская ночь.
— Айро! Айро!..
Этот клич несется по рудникам Бурии и Ароа, там где негр киркой вгрызается в землю, раздается в Барловенто и на берегах Майа, где негр посеял какао, в долинах Арагуа и Дель-Туй, где негр посадил сахарный тростник под ударами бича надсмотрщика.
Бум, бурум, бум, бум… Гудит кожа курвет и мин.[1]
И душа негра прорывается в страстном крике, порожденном дикой музыкой, чьи жалобные стоны туманят радость угнетенного народа.
— Айро! Айро! Айро! Манита, ооо!
Канун праздника святого Хуана.
Ночь готова песней встретить грядущий день; блики светильников мерцают на лицах негров, обращенных к ярким звездам.
— Идет, наступает темная ночь….
— Черная ночь-смуглянка…
— Как моя негритянка…
— О чем ты бормочешь там с полупьяна?…
— Да это же ночь святого Хуана!..
— Что будет, делать моя бедная мать?.
— Горевать, горевать!..
Бум, бурум, бум, бум!..
Уже сомкнулось кольцо вокруг барабанщиков, которые словно взывают к духам ночи: глаза их устремлены в небо, полуоткрытые рты сверкают белизной зубов, а проворные ловкие руки извлекают из недр барабанов мятежную душу негритянской музыки.
На женщинах новенькие сандалии, накрахмаленные юбки, мадрасские платки туго стягивают непокорные пряди волос; вызывающе оголены руки негритянок, на некоторых из них еще не зажили кровоподтеки от кнута надсмотрщика. Соломенная шляпа и чистая полосатая накидка у мужчин; на груди, поверх рубахи, висит образок святой девы Кармен рядом с засаленной подушечкой амулета, где каждый негр носит высушенный кусочек собственной пуповины, дабы его уберегла от зла и напастей любимая мать, живая или мертвая, но всегда связанная с ним неразрывными узами. Кругом африканский зной, клокочет и кипит звездная ночь бабьего лета.
А курветы и мины уже отбивают ритм танца, и из толпы негров вырывается крик:
— Айро! Айро!
Молодая негритянка выплывает на середину круга, где все уже готово к началу танца. Ступни ее едва касаются земли, но, покорные ритму танца, ходуном ходят пышные бедра, так что хрустят накрахмаленные юбки; широко раздулись тонкие ноздри, закатились в экстазе, сверкая белками, глаза.
— Возьми свою смокву, святой Хуан! — кричит она в звездную ночь, и все негритянки вторят ей.
— Возьми свой ананас, святой Хуан! — отвечают им хором мужчины.
Это фрукты сезона, которые приносят в жертву святому Хуану, пересыпая благочестие взрывами непочтительного хохота, и от бешеного грохота барабанов дрожит кабалистическая ночь.
— Айро! Айро!
Танцующая негритянка выбирает из окружающих ее тесным кольцом мужчин партнера, она останавливается перед ним и запевает:
— Протяни свою ножку, козленок! Козленок святого Хуана!
На это ее избранник, выходя в круг, отвечает:
— Вяжи меня, козочка, я готов получить сполна!
И теперь в пляс пускается парочка, они настигают друг друга, убегают, увертываются — это танец самой жизни, которая бросает самку в объятия самца. Мужчина убегает, женщина преследует его, гонит, спешит ему наперерез, стараясь подставить ножку, чтобы свалить на землю, а кругом громкий хор дружно подпевает в такт ударам барабанов.
— Святой Хуан! Святой Хуан! Святой Хуан!
— Возьми свою смокву, святой Хуан!
— Возьми свой ананас, святой Хуан!
— Святой Хуан! Святой Хуан! Святой Хуан!