Битва была кровавой и опустошительной, как для одной, так и для другой стороны, однако майор так и не переставал курить сигары, закуривая подряд одну от другой. Офицер был непоколебим, хотя его солдаты и пятились под бешеным натиском разъяренных федералистов; Педро Мигель напрасно предпринял эту атаку — ведь без нее он наверняка выиграл бы сражение. Наступила ночь, но никто из противников не мог праздновать победы.
Отряд правительственных войск отошел под прикрытием темноты, разбитый, но не разгромленный. А когда Педро Мигель взглянул на остатки своего отряда, Эль Мапанаре сказал ему:
— Наживка свое дело сделала. Из моих пятидесяти четырех капайцев-ягуаров после боя в ущелье осталось только трое, и то все раненные. Но самое худшее это то, что тот, кто закидывал наживку, упустил рыбу живехонькой и невредимой.
Педро Мигель не нашелся, что ответить, и молча отошел от Эль Мапанаре.
В сражении погибли и негр Схоласт и Семикожий, а Хуан Коромото был тяжело ранен. Педро Мигель подошел к нему. Коромото был ранен в бедро, откуда одна из маркитанток только что извлекла пулю. Хуан Коромото внимательно следил за тем, как маркитантка перевязывала ему ногу, и, когда женщина закончила перевязку, Педро Мигель сделал ей знак, чтобы она оставила их с Хуаном Коромото наедине, которого он тут же спросил:
— У тебя есть какие-нибудь поручения ко мне?
Верный друг Педро Мигеля, как видно, собирался что-то сказать своему командиру, и тот подбодрил его:
— Говори, говори, не бойся.
— Не мне говорить об этом, — ответил Хуан Коромото, только что выкарабкавшийся из лап смерти. — Но коли ты хочешь знать, что я думаю, изволь, я скажу. Почти все, кто погиб в этом бою, который мы наверняка должны были выиграть, погибли только потому, что ты напрочь забыл про нас и только думал о своих делах.
Педро Мигель утвердительно, молча кивнул головой.
III
Было три часа пополудни. Знойное солнце нестерпимо палило сквозь дымную завесу пожаров, окутавшую обширные плантации какао. Все предвещало бурю.
Пожары еще не достигли Ла-Фундасьон, если не считать выжженных участков, граничивших с соседними асьендами; покинутая пеонами усадьба заросла бурьяном и чертополохом, среди которого погибли плодовые деревья, ставшие теперь добычей многочисленных обезьян и белок, согнанных со своих мест огнем и обретших новый приют. Часть плодов, сохранившихся после их набегов, доставалась женщинам, которые еще жили в асьенде, а также жителям соседних селений, которым они служили единственным источником существования. Совсем недавно по этим местам прошло разбитое воинство майора Сеспедеса, и, предвидя скорое появление преследовавшего его неукротимого повстанца, сеятеля пожаров, негритянки из асьенды и окрестных селений бросились собирать созревшее какао.
Одна из негритянок, собиравшая с подругами какао, вдруг прервала работу и тревожно прислушалась.
— Гляньте! — вдруг крикнула она своим товаркам. — Гляньте, как трясется этот листок!
И в самом деле, среди безмолвных зеленых кущ, словно застывших в душном знойном воздухе, дрожал один-единственный листик. Странное, необъяснимое явление!
Негритянкам, правда, случалось не раз видеть подобное явление, но сейчас, рассматривая этот дрожащий листик, одна из них суеверно проговорила:
— Сегодня суббота! Думаю, это неспроста! Нет, нечего накликать беду, будто нам ее только и не хватает.