— Вот ябеда! — вскричала девушка, но тут же громко рассмеялась; в отсутствие Сесилио в доме редко раздавался ее смех.
И тут же добавила:
— Ты прав, я признаю, что совсем извела их. Но ты посуди сам, брат.
— Мне уже рассказывали: ни одного серьезного заболевания — ни в семье, ни у соседей.
— Я думаю, ты сам меня пожалеешь. Разве так можно жить?
— Конечно нет! Бедненькая Соль Семьи! Весь год в солонке!
— Представь себе! А потом еще хотят, чтобы я им не насолила.
Они продолжали играть словами, используя прозвище Луисаны, которое привилось в семье с легкой руки Фермина Алькорты.
В самом деле, Луисана обладала одним из тех характеров, которые все считают несносными, однако подобным натурам свойственны высокие душевные порывы, так необходимые в трудные минуты жизни. Словом, это была девушка, с которой не так-то легко было ужиться, но которая тем не менее вызывала к себе непреодолимую симпатию.
В повседневной, обыденной жизни с ней трудно было ладить, она была резка, надменна, требовательна и на первый взгляд крайне эгоистична. Немало знакомых считало ее неспособной на настоящую нежность, но когда надо было вложить всю душу в какое-нибудь дело, когда требовалось пожертвовать собой ради другого, смело встретить и устранить неприятность или опасность, оказать помощь или утешить, тут всегда первой являлась Луисана, и можно было смело положиться на нее.
Так случилось после смерти Амелии, когда отец, сестры и брат ее совсем осиротели. С двенадцати лет Луисана уже стала и нянькой и хозяйкой в доме, смело смотревшей в лицо жизни, преодолевающей все невзгоды — как свои, так и своих близких. Луисана никогда не приходила в отчаяние и всегда находила в себе силы и умение противостоять бедам и напастям.
— Луисана! — поминутно слышалось отовсюду.
— Вы меня разорвете на части! — недовольно протестовала она.
Но тут же спешила на помощь и утешала болящих и страждущих. Ее теребили не только домашние, но и все родные и знакомые.
— Луисана, знаешь, мне совсем испортили платье! Луисана! У нас приключилась беда!
И сестра, кузина, подруга или просто соседка взывали к ней, она откликалась на чужие невзгоды, горе и печали и уже не оставляла своих подопечных до тех пор, пока не оказывала им нужную помощь или утешение. То Луисана помогала подруге переделывать платье, в котором та собиралась на праздник или в гости, причем свое платье Луисана бросала недошитым, — то проводила дни и ночи напролет у изголовья умирающего.
Но как только исчезала необходимость в ее помощи и утешении — ведь Луисана всегда помогала не на словах, а на деле, — она вновь замыкалась в своей непроницаемой скорлупе и вновь становилась неприятной для окружающих — резкой, мелочной и не в меру раздражительной.
— Правильно тебя прозвал папа, — заявляли тогда обиженные сестры. — Ты и в самом деле горькая и противная, как соль. С тобой никак не поладишь!
— Вы только ладите, когда это вам выгодно? Не так ли?! Когда надо пролить соленые слезы над вашими неудачами или неприятностями. Но ведь и соль тоже имеет право немного отдохнуть в своей солонке и не позволять хватать себя руками, что, как вы знаете, дурной тон.
— Ну скажи на милость, почему ты так грубо нам отвечаешь, ведь есть столько добрых слов и выражений.
— Слова?! Любовь доказывается делами, а не добрыми словами!
— Рохасы сделали доброе дело, когда прислали тебе подарок, а как ты им ответила?
— Нечего сказать! Прислали какой-то паршивый торт в благодарность за то, что я просидела полмесяца у постели Фелисианито. Кто сказал этим Рохасам, что я оказываю помощь за какие-то жалкие подачки! Нет, и тысячу раз нет! Я помогала ни им, ни Фелисианито, никому на свете! Да будет это вам известно, и передайте это всем другим: я помогала и помогаю только потому, что мне так нравится! Для меня нет ничего приятней, как чувствовать себя здоровой и сильной у постели больного. Вот почему я и торчу рядом с ними, пока они не отдадут богу душу или не поправятся. Вы хорошо слышали? Ну так можете теперь убираться и разнести это на хвосте по всему городу!
Ни Кармела, ни Аурелия не могли поверить в такое бессердечие сестры и потому бурно возражали:
— Кто тебя не знает, может и вправду поверить, что ты такая.
Но, оставшись наедине, они осуждали поведение сестры:
— Что за странное желание всех настраивать против себя.
Для Аурелии и Кармелы, насквозь пропитанных духом мещанства, добрые слова — искренние или лживые — всегда значили куда больше, чем добрые дела. И уж во всяком случае, так должны были изъясняться в благородном семействе Алькорта.