На вопрос друзей, вправду ли он помирился с Алькорта, священник отвечал:
— Да ведь мы не можем прожить, чтобы не подраться друг с другом на мечах. Вернее, он обнажает свой меч, а я поднимаю свою суковатую палку.
Они спорили и пререкались чуть ли ни каждый вечер на тертулиях в доме священника, где недовольство — отжившая форма борьбы бессильной оппозиции — соединяло воедино консерваторов и добропорядочных либералов, сшибавшихся в жарких диспутах, которые с каждым днем все меньше и меньше отражали запросы страны и эпохи. В этих нелепых диспутах всё чаще затрагивались личные интересы; так обычно происходит, когда теряют из поля зрения общественные интересы, и боевой задор, не находя настоящего применения, изливается в мелочных перебранках.
Символом спада в жаркой политической борьбе явилось поведение падре Росендо Медиавилья, сменившего свинцовое кропило — о нем он уже не упоминал — на суковатую дубину, которой падре стал обороняться от рыцарского меча дона Фермина Алькорта.
— Где вожди либеральной партии? Разве теперь можно услышать в ваших рядах что-либо хотя бы отдаленно напоминающее необъятное красноречие Хуана Висенте Гонсалеса?[24]
— Прости, дорогой Фермин. Но необъятное у этого знатного мужа отнюдь не его красноречие, а та часть тела, которую оголяют в отхожем месте, куда, кстати, в ночь на двадцать четвертое января[25] он засунул от страха свою голову со всем красноречием. Я сам не видел этой сцены, но рассказывают, что именно часть, противоположная голове, была действительно необъятной.
— Гнусная ложь и клевета! Выдумки плебса, которые повторяют грубые мужланы.
— Зато они спасают нас от разглагольствований горе-ораторов.
И сколько раз после подобной перебранки, затеянной священником, дон Фермин возвращался домой, давая себе слово никогда больше не ходить на тертулии к падре.
И только частые письма от сына рассеивали неприятные мысли, возникавшие у дона Фермина после очередной стычки с падре. Покинув секретарский пост, который послужил ему неким трамплином для прыжка в будущее, Сесилио остался в Европе, готовя себя к высокой миссии, на которую возлагалось столько надежд. Он встречался с выдающимися людьми своей эпохи, черпая из первоисточника великую науку политической деятельности.
Отец взволнованно читал и перечитывал помятые страницы сыновних посланий и, растроганно складывая их, бормотал:
— Отлично, сынок, отлично! Ты мне написал чудесное письмо.
И дон Фермин тут же отправлялся читать письма падре Медиавилья, заранее предвкушая, какое он доставит ему удовольствие. По дороге он думал: «И не столь прекрасно то, о чем он пишет, как то, о чем он умалчивает. Он уже в совершенстве владеет политической наукой. Интеллектуальный багаж моего Сесилио ляжет значительным грузом на весы, которые отмеряют судьбы родины. Сейчас чаша этих весов склоняется под тяжестью нового меча Бренна[26] — копья генерала Монагаса».
Вот почему, когда разговор шел о письмах Сесилио, Росендо Медиавилья, глубоко уважая отцовские чувства друга, не извлекал на свет свою суковатую дубину.
Но были и сомневающиеся.
Сомневался капитан Антонио де Сеспедес, уволенный из армии с момента прихода к власти генерала Монагаса и снова обретавшийся в городе в качестве жениха Луи-саны.
Не слишком-то привлекательным рисовалось непримиримым олигархам их ближайшее будущее; они не были согласны с новой формой политической власти, которая вырисовывалась на горизонте, особенно это относилось к Антонио, отпрыску увядшего рода Сеспедес. В этом отчасти заключалась причина того, что возникшее еще в детстве любовное влечение Антонио и Луи-саны все еще не завершалось бракосочетанием.
Но истинная причина такой оттяжки заключалась в самой природе их любовных отношений, которые грозили перерасти в лишенную страсти холодную привычку.
Проведя день в самом приятном, исполненном очарования обществе Луисаны, Антонио, несмотря на все свои сомнения, на следующий же день готов был объявить о свадьбе, как вдруг все рушилось из-за неожиданного отказа невесты, обидевшейся на его шутку или банальное замечание. Оставив жениха стоять столбом посреди зала, она убегала к себе, громко хлопая дверьми.
24
Гонсалес Хуан Висенте (1806–1866) — известным венесуэльский писатель-публицист середины XIX века, сторонник консервативных взглядов, который, однако, беспощадно разоблачал военных диктаторов. Во время федеральной войны держал сторону консерваторов, но затем написал хвалебную биографию Фалькона (Фалькон Хуан Крисостомо — один из руководителей федералистского движения в Венесуэле, глава федералистов в войне 1858–1863 годов, президент Венесуэлы в 1863–1868 году.).
25
…двадцать четвертое января. — Речь идет о событиях 24 января 1848 года в городе Каракас, когда, возмущенный репрессиями против либералов, расстрелами и террором, народ ворвался в здание Конгресса. События 24 января означали конец безраздельного господства консервативной олигархии в Венесуэле.
26
Меч Бренна — Бренн — легендарный вождь галлов, взявших в 390 году до н. э. Рим. Согласно легенде, после долгой, но безуспешной осады холма Капитолия галлы за крупный выкуп согласились оставить город. Когда римляне, стали отвешивать золото, Бренн бросил на чашу весов свой тяжелый меч и на протесты римлян заявил: «Горе побежденным!»