— А как же какао? — усомнился дон Фермин.
— Плантации какао будут находиться исключительно в нашем ведении, и обязанность рабов — неукоснительно их возделывать, но мы так распределим время, что у них останется немного и для работы на своих участках; само собой разумеется, что денежный доход с этих земель пойдет непосредственно им.
— Им денежный доход? А ты удосужился подумать, как рабы могут распорядиться этими деньгами?
— Вначале самым порочным для себя образом. Я это знаю. Но наряду с этим мы привьем им здоровые мысли, которые принесут добрые плоды.
— Мысли! Боже правый! Уж этого-то я никак не ожидал! Мысли у негров!
Сесилио, повысив голос, продолжал:
— До каких пор вы будете закрывать глаза перед неизбежным свершением? Наши негры — это развивающаяся раса, они не временные жители на наших землях, и если весьма дурно поступили те, кто переселил их сюда с родных земель, то еще хуже поступаем мы, считая их чем-то чужеродным. Негры, которые живут и рождаются в нашей стране, по-прежнему непорочны и чисты душой, но они смешиваются со всей нацией и, становясь ее неотъемлемой частью, должны подчиниться ей. И наша задача — приобщить их к национальной душе, предоставив им частицу общекультурных завоеваний нации. А кстати, разве мы, белые, не должны быть благодарны неграм? Они возделывают для нас землю, добывают богатства наших недр, готовят нам пищу, кормят нас своим молоком, когда оно пропадает у наших матерей, негры служат нам и любовно ухаживают за нами и нашими детьми, развлекая их своими простодушными сказками, с которых начинается формирование наших душ.
Этот бурный поток слов казался неиссякаемым, и дон Фермин почел за благо уступить сыну.
— Хорошо, хорошо! Делай что хочешь, я ни в чем не буду тебе препятствовать.
Свои планы Сесилио начал претворять в жизнь с учреждения школы; на следующий же день первая в округе школа разместилась в бараке, где раньше помещались общие спальни рабов. Днем в школе занимались дети, которых обучала Луисана, с жаром взявшаяся за новое дело, представившее широкое поле деятельности для ее любвеобильной души, а по вечерам обучались взрослые, попечение над которыми взял Сесилио.
Сперва негры встретили нововведение с неудовольствием, цедя сквозь зубы:
— А как же праздники у креста?
Однако вскоре все пришли к заключению, что на состязания сказителей вполне будет достаточно субботних и воскресных дней. К тому же так приятно было усесться на скамейке в школе, сложить покойно руки, точно настоящие ребятишки, и, открыв от изумления рот, слушать Доброго Барчука, который говорит так складно, доходчиво и понятно. Этот мудрый наставник обещал обучить их таким вещам, благодаря которым они станут подлинными людьми.
Но, как водится, на ниве, взращенной любвеобильным сеятелем, не замедлили взойти плевела. Неожиданно отказались заниматься самые прилежные ученики, даже Хуан Коромото, так нуждающийся в грамоте, и тот заявил, что, коли он научится читать и писать, ему, мол, не надо будет выучивать стихи наизусть. А у порога школы ученики то и дело стали о чем-то шушукаться. Эти переговоры прекращались только при появлении учителя.
Но от разговоров негры скоро перешли к делу. Однажды утром Луисана сообщила дону Фермину новость:
— Сегодня мы остались без слуг — рано утром произошел бунт.
— Где, дочь моя?
— У нас дома. Одна из рабынь встала рано утром и увела из корраля[33] двух ослиц и еще вопила о каких-то купчих бумагах.
— Всё школа, школа! — вздохнул дон Фермин.
— Да в том-то и дело, что взбунтовались они из нежелания ходить в школу.
— Ясное дело! Хотя все это слишком туманно. Раз дело касается благодарности, то тут негры не очень-то прытки…
— Этому также следует их научить, — проговорил вошедший в эту минуту Сесилио.
Дон Фермин добродушно улыбнулся и ответил:
— Ты отбил у меня всякую охоту продолжать. И всегда-то ты должен сказать последнее слово, и к тому же самое верное и разумное.
Сесилио догадывался, кто мог быть сеятелем смут и плевел в школе; прогуливаясь как-то вечером по дорожкам сада и обдумывая план своей будущей книги, Сесилио неожиданно столкнулся с ним.
— Привет, Педро Мигель! — поздоровался он, останавливаясь. — Если бы не эта случайная встреча, я так бы и не смог поздороваться с тобой.
Педро Мигель, не поднимая головы и не глядя Сесилио в лицо, принялся сбивчиво оправдываться; говорил он быстро, желая как можно скорее закончить разговор, и Сесилио перебил его: