Сесилио-старший молниеносно разрешил трудное дело:
— Подойди сюда, упрямый глупец. Ты что же, думаешь, тебе будут делать добро, а ты будешь платить за него неблагодарностью, ставя преграды для его осуществления? Сесилио тяжело болен, и он в тебе нуждается, и если ты не возьмешься управлять асьендой, то он совсем разорится. С тобой не будет никаких договоров, и оставь свой глупый страх перед тем, что скажут люди, — ты вполне можешь сам судить о своих чувствах и поступках. Ступай сейчас же к Сесилио и скажи ему, чтобы он передал тебе управление.
Педро Мигель так и сделал, потому что если к Сесилио-младшему он питал нежные чувства, то к Сесилио-старшему испытывал трепетное почтение. Может, потому, что он знал историю о поцелуе, запечатленном на лбу Белянки.
С приходом Педро Мигеля постепенно исчезли трудности, которые возникли в хозяйстве с тех пор, как рабы превратились в пеонов. Пеоны еще сильнее, чем прежде, когда они были рабами, стали ненавидеть свою работу, на которую толкали их бедность и нищета, отчасти потому, что эта работа была тяжелой и плохо оплачивалась, а также потому, что с получением свободы жизнь бывших рабов сделалась намного сложней, ибо открыла перёд ними широкий неизведанный путь. Новая жизнь наводила пеонов на мысль о том, что свободным людям не гоже заниматься тем, чем занимались рабы; отсюда их нерадивое отношение к труду и нездоровое тщеславие.
Педро Мигель обладал особым даром руководителя, умеющего подчинить себе людей, сделать их послушание добровольным. Он умел справедливо и решительно требовать, умел, когда нужно, быть щедрым или непреклонным, умел подойти к каждому с понятным ему словом, никогда не позволяя себе фамильярного обращения с подчиненным, всегда оставаясь строгим внешне и добрым в душе. Эти личные качества управляющего помогли в корне изменить отношения хозяев с работниками; кроме того, в асьенде стали больше платить пеонам и в значительной степени улучшили условия их жизни. Однако последнее было уже делом не столько Педро Мигеля, сколько Сесилио, который действовал через своего нового управляющего тай, что тому казалось, будто все нововведения исходят непосредственно от него.
Сесилио-младший — лично ему уже ничего не было нужно — руководствовался в своих действиях двойной целью: во-первых, он старался устранить трудности, с которыми в будущем могла столкнуться Луисана — единственная после его смерти наследница. Для этого он облегчал положение пеонов — в других владениях их с каждым днем притесняли все сильнее и сильнее, — а во вторых, всячески пытался расположить их к Педро Мигелю, которого в свою очередь наставлял на путь истинный, приучая его зарабатывать на жизнь, не эксплуатируя своих земляков-пеонов и не наживаясь на их нищете.
— Боюсь, что я способствовал его отчуждению от народного дела, к которому он был предрасположен, — говорил себе Сесилио, припоминая свой последний разговор с Педро Мигелем и его откровенные признания. Если он стал работать у йас, то, видно, и впрямь скинул старую кожу, как сам однажды выразился, но, утратив ненависть к хозяевам, как бы он не утратил любовь к простому народу.
Педро Мигель сам толком не знал, произошла ли в нем такая перемена, но он не задумывался над этим. Он работал, хлопотал по хозяйству, ревностно следил за всем, — словом, старался вовсю. Усадьба была его единственной заботой. Его волновало, чтобы плантации какао были всегда ухожены, почва разрыхлена и расчищена, чтобы деревья какао прикрывала надежная тень и вовремя были пересажены дички и выкорчеваны старые, отслужившие свой век деревья, чтобы не пустовал ни один клочок возделанной земли и чтобы проходы и тропинки между плодовыми деревьями походили на аллеи в образцовом саду. Усадьба была его единственной, постоянной и всепоглощающей любовью. И эта любовь приняла такие размеры, что казалось, будто он старался уже не ради Сесилио, а ради самой усадьбы.
Порой он даже спрашивал самого себя, не было ли это глубоко скрытым в тайниках души стремлением или неясным желанием завладеть в будущем этими землями. Вот почему не раз он подумывал даже уехать отсюда, чтобы не впасть в искушение и не нарушить клятву, которую он торжественно произнес перед Сесилио и Луисаной в тот день, когда согласился стать управляющим асьендой. Но, хорошенько поразмыслив наедине со своей совестью, Педро Мигель говорил:
— Просто мне нравится трудиться на земле. И где бы я ни был, повсюду будет то же самое, потому что, кому бы ни принадлежала усадьба, я всегда буду вкладывать в это дело всю свою любовь.