Когда же Антонио называет вождя федералистов Самору «простым поджигателем», лиценциат восклицает: «Поджигатель, ты сказал? Да ты должен назвать его божьим провидением. Ибо огонь появляется тогда, когда бог решает покончить со старым миром и сотворить новый, так сказал Сенека».
Эта мысль развивается и досказывается до конца Сесилио-младшим: «Совершенно верно. Такова демократия, рожденная в войне за независимость; грубой силой стремится она завоевать то, что когда-то было ей обещано, и тот, кто должен был выполнить это обещание, не сумел, не смог или не захотел этого сделать. Она грядет как неизбежность и как некая надежда — с факелом в одной руке, простирая другую к недоступному дару…
Под демократией я понимаю прекрасные человеческие возможности, которые заключены в поистине трагическом и величественном сердце народа. Вплоть до вчерашнего дня я был в рядах людей, ожидавших, что цивилисты претворят в жизнь эти животворные возможности; и если бы сегодня я мог еще питать какие-либо надежды, то, вероятно, возложил бы их на войну. В этой войне, которая будет самой жестокой, кровопролитной и разрушительной из всех войн, погибнут преходящие ценности и недолговечные человеческие жизни… Но в этой войне люди обретут самих себя, и это крайне важно для решения того великого вопроса, который мы порой с сомнением задаем себе: сможет или не сможет существовать далее эта страна?»
И разрешается этот спор лишь в перипетиях гражданской войны. Эпизоды войны даны романистом через восприятие мирных людей: и раскрытые в ужасе глаза ребенка, в жизнь которого ворвалась внезапно война, насилие, и эпическое спокойствие женщины, посылающей на войну последнего сына, и обезумевшая от горя мать, на глазах у которой убили ее детей, — все это походило бы на нагнетение ужасов, если бы не подчинялось определенной цели. Война — это всегда жестокость, но она неизбежна, — таков был вывод писателя.
Так что же гибнет и кто «обретает себя» в этой войне? Гальегос показывает, как на смену гуманизму ораторствующему, прекраснодушному гуманизму либерального барина, который открывает школу для чернокожих и отдает им в пользование пустырь, идет гуманизм воинствующий — он рождается в пламени, в жестокой борьбе. Порой кажется, что сам романист, отойдя в сторону, с затаенным страхом наблюдает разбушевавшуюся на страницах романа стихию народного гнева, драматический поединок непримиримых социальных сил.
Поражение Педро Мигеля предстает в романе как трагическая случайность: бандит Эль Мапанаре использует момент и берет верх. Такая концовка, безусловно, отражала определенную историческую правду, правду бесчисленных мятежей и переворотов, когда побеждало не правое дело, а находчивый авантюрист.
Однако чутье реалиста не позволяет писателю поставить на этом финальную точку, и повествование продолжается. Педро Мигель оправляется от ранения и покидает родные места, унося в сердце горечь и боль поражения. Но среди картин, прошедших перед его глазами за годы войны, картин боев и сражений, заслоняя собой все остальные события, вставала одна: «Его верный друг Хуан Коромото, который так надеялся на него и верил ему, вдруг рухнул с коня, схватившись руками за спину, куда нанесен был предательский удар. А ведь Хуан Коромото был бедным негром, каким был весь народ…
Хуан Коромото слагал стихи на празднествах святого креста и, казалось, не сетовал на свою судьбу. Раб Хуан Коромото сажал какао в Ла-Фундасьон, асьенде, принадлежавшей семейству Алькорта, и однажды с великой радостью ударил в барабан, возвестивший освобождение негров, чтобы вскоре опять трудиться на плантациях какао, „как и доселе“. Он нес свой крест, переносил несчастья, терпел горести, но порой бывал счастлив. Но лишь в тот миг, когда он получил удар в спину, он по-настоящему понял цену жизни и в предсмертном порыве ринулся грудью вперед, к великой надежде всей своей жизни. Бедный негр рухнул с боевого коня, так и не увидев эту надежду».
Этим образом преданного, предательски убитого негра, а вместе с ним и всего народа, и закончил Гальегос свой роман о федеральной войне. Раб Хуан Коромото, проливший кровь на земле, которую обрабатывал, — это и есть настоящий герой исторического романа о «Бедном негре».