— Segesta est oppidum… — за повторением Алеша не услышал, как открылась дверь в его комнатку. Отец тихо вошёл и стоял, молча с любовью глядя на сына, погруженного в дебри латыни. Наконец, Алеша облегченно выдохнул и заметил приоткрытую дверь.
— Папа! — он бросился к Артемию Ивановичу и с нежностью прижался к нему. Тот обнял его, прижался лицом к его затылку, и так прошло несколько минут. Наконец непоседливость ребенка дала о себе знать, Алеша аккуратно разомкнул объятья и посмотрел на усталое лицо отца.
— Ты, поел, Алешенька?
— Нет, папа, я ждал тебя!
— Ну, зачем ты так! Какой же ты ученик на голодный желудок!
— Нет, папа, я с тобой хочу! — отец ласково потрепал Алешу по голове, и они пошли вечерять.
Лобовы снимали небольшой домик на городском острове из двух комнат и гостиной, где они и ели. За едой они любили говорить. Именно ужины были тем временем, когда они пытались наговориться за день.
— Как твоя учеба, Алеша? Что отец Паисий говорит?
— Всё хорошо, папа! Отец Паисий говорит, что с грамотой нам пора заканчивать, ибо я уже лучше учителя пишу. Писание я знаю хорошо, древнегреческий тоже хорошо, а вот латинский надо ещё подтянуть. Я обязательно его выучу, папа! Но он говорит, что мне надо бы науками заниматься, сейчас науки в части, а я в языках и писании и итак силен. — Алеша был очень горд своими успехами.
— Да, Алеша, сегодня на коллегии Никита Петрович сказывал, что царевич Павел Петрович в Петербурге первый ученик, к наукам имеет сильную тягу и способность. На приеме императрицы он прочел новую оду Ломоносова в честь наших побед над Пруссией. В обществе только это и обсуждают. В его правление, думаю, науки в почете будут. Отец Паисий тебе тут не помощник, да уж… — отец задумался и замолчал, а Алеша заволновался, что при таких раскладах папа не справит себе новый кафтан, а зима-то скоро.
После ужина, укладывая сына спать, отец был погружен в свои мысли. Алеше было тоскливо, что отец опять все свои заработки потратит на него, а про себя забудет, жалко было папу, такого умного, доброго. И он, чтобы отвлечь его от мыслей об обучении сына, попросил рассказать о первой встрече с мамой.
Лобов-старший с грустно-мечтательной улыбкой начал рассказ о том, как в городе Рязани на Пасху молодой третий сын местного помещика встретил около Успенского собора красавицу. Как он крутился вокруг её дома, как отец Насти был против нищего жениха, как сбежали они без отеческого благословения в Москву…
Алеша спал и видел во сне маму, молодую и красивую… А утром он проснулся с решимостью помочь отцу.
Кто же не знал в Петербурге, где строится новая усадьба Ломоносова на Большой Морской. Ломоносов туда уже переехал, там он и работал. Так что прямо с утра, вместо зубрежки Алеша прибежал к Неве, заплатил лодочнику и вскоре уже дежурил у заветного дома. Ждать пришлось долго, он, оказывается, приехал к усадьбе поздно, академик уже убыл к Павлу Петровичу и провел у него довольно долго. Вернулся он к себе только после обеда, и, выходя из экипажа, был атакован неизвестным ему хорошо одетым мальчонкой.
— Михаил Васильевич! Не гоните, выслушайте! — заверещал постреленок. Мальчишка был немного похож на Павла — такой же мелкий ростом.
— Ну, говори, малой! — Ломоносов приехал домой, уже отобедав с царевичем, в добром настроении.
— Михаил Васильевич! Я лучший ученик отца Паисия! Я лучше всех знаю грамоту, Писание, греческий, только с латынью… Но я её выучу!
— И что ты хочешь-то, лучший ученик отца Паисия?
— Учиться хочу дальше. А у нас с папой денег мало! Он без кафтана зимой будет! А он у меня один!
— Так, а мамка твоя где?
— Умерла у нас мамка. Горячкою восемь лет назад. Одни мы! А папа в мануфактур-коллегии актуарисом работает. А он честный, и все знают, что честный! — тараторил мальчишка, начиная заливаться слезами.
Ломоносов не смог перенести детских слез и пригласил ребенка в дом, где его супруга ещё и накормила голодного мальчишку. Вечером академик отвез Алешку домой, где встретился, с уже начавшим волноваться от того, что сына дома не оказалось, Лобовым-старшим.
— Так, Артемий Иванович! Сын Ваш талант несомненный, учиться он у меня будет пока.
— Да как же мне, Ваше Превосходительство…
— Артемий Иванович, а правду ли Ваш сын говорит, что вы честный человек, до нищеты уже честный?
— Мой грех… Я не могу через себя… Ради сына… Но честь моя… — от всей ситуации и вопросов академика Артемий растерялся и не мог подобрать слова.