А мне, мне было грустно, прям невмоготу. Я понимал, что тетя не вечна, но за её спиной всё казалось простым и ясным, а вот теперь её нет, и значит, наступило время больших событий, а я ещё семилетний ребенок…Тётю было очень жалко. Теперь понял её долгие взгляды на меня во время наших разговоров и то, что она начала, как бы случайно, касаться моих волос или рук. А я привык к ней, к её воле, харизме, которая как огромный кокон обволакивала её, затягивая в себя всех окружающих, и не замечал того, что она уходит. Нет, умом-то понимал, все понимали, а вот сердцем — нет. И я плакал, упал на свою постель и плакал. И только Марфушка сидела рядом, гладила меня и шептала ласковые слова…
Я ещё такой маленький! И мне смешно было почувствовать себя Пегуладом из неописанного ещё Альфонсом Доде Тараскона[1], который полугодовалым ребенком, по своим рассказам, хватал капитана тонущей «Медузы» за горло и рычал на него, требуя вернуться в рубку. Глупости! Семилетний ребенок не воспринимается окружающими в качестве серьезного собеседника. И пусть по совету Ломоносова, я вступил в переписку с Дидро[2] и Вольтером[3], пусть у меня получалось чуть направить безумную энергию Ломоносова, пусть! Но этого было так мало…
Хотелось ещё подождать, опериться, собрать команду, способную осуществлять необходимые изменения стране без оглядки на дикие привычки, но вот мой папочка такого явно не хотел. Первым делом, он прекратил войну с Пруссией. Нет, дело-то само по себе благое — денег на войну уходило огромное количество, бюджет трещал по швам, куча людей гибла, а дальнейшая война не приносила нам никаких результатов. Но вот так, по собственной инициативе отдать врагу всё, что завоевано, это как-то чересчур.
Складывалось ощущение, что папа, как впал в безумный восторг по поводу получения престола и избавления от нелюбимой опекунши, так из него и не выходил. Фонтанировал законами и указами, требовал от всех говорить по-немецки, мечтал реформировать церковь, отнимал у нее имущество, то кричал о всеобщей свободе, то наоборот тиранил всех и вся.
И всё это на фоне отказа от всех территориальных приобретений в тяжелейшей Семилетней войне. Тут же союз с Фридрихом[4] и война с Данией. Это вызвало шок у всего русского общества, да даже сам Фридрих, ставший главным выгодоприобретателем смены власти в России, не верил в такое.
Петр III даже не короновался, отложив церемонию до победы над Данией, ожидая, видимо, момента славы как Петр I, объявивший себя императором только после окончания войны со Швецией. Не принимая статуса государя российского вообще, более желая корону Голштинии, а может и Дании. Далее папенька натащил в Россию кучу своих родственников, щедрой рукой раздавая им должности, земли и людей, и явно обходя местных.
Анна Карловна ужинала в своем дворце в компании супруга и дочери.
— Михаил, тебе не кажется, что твой почти племянник ведет себя глупо?
— Анна, так он и твой почти племянник!
— Нет, милый мой, именно ты с твоими братцами затеял эту интригу!
— Да, именно нам мы обязаны погашением наших долгов и нашим возвышением до высот, которых никто ещё не достигал!
— Муж мой! Не говори чепухи! Тем, что этот олух получил престол, вы обязаны мне! Я убедила кузину не менять наследника! Я убедила её, что она проживет ещё долго, а Павел ещё слишком мал, и ему надо дать подрасти под её опекой! — женщина шипела как разъяренная змея.
— Ха, может это ты ещё и ускорила её смерть?
— Молчать! — губы Анны Карловны побелели, — Как ты смеешь? Она моя сестра!
— Теперь уже моя племянница Елизавета Романовна — гарантия нашего положения! — вот после этих слов женщина расхохоталась, и гнев сменился холодным презрением.
— Наверное, милый мой, такие слова говорили и Меньшиковы с Долгоруковыми, крутясь вокруг несчастного Петра II[5].
— Аннушка, что ты имеешь в виду?
— Михаил, ты, всё-таки канцлер, наверное, и сам поймешь, что я имела в виду, если подумаешь, конечно, поубавив спеси и гордыни, — и она, усмехаясь, взяла со стола бокал с вином. Канцлер вскочил и забегал вокруг стола, возбужденно размахивая руками.
— Ты что-то знаешь о заговоре против императора! — утвердительно-обвиняюще кричал Воронцов.
— Милый мой, во-первых, не кричи! Ты привлечешь к нам лишнее внимание. Во-вторых, подумай сам, твой дражайший император ведет себя на редкость вызывающе по отношению почти ко всем. И заговор против него, если уже не созрел, так скоро созреет! Наша семья чуть ли не единственная его опора в обществе! Единственная, подумай!
1
Тартарен из Тараскона — цикл романов французского писателя Альфонса Доде. Главный герой — провансалец Тартарен, действие происходит в городе Тараскон, на юге Франции, а также в местах путешествий персонажей романов
2
Дени Дидро — (1713–1784) французский писатель, философ-просветитель и драматург, основавший «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел».
3
Вольте́р — Франсуа́-Мари́ Аруэ́ — (1694–1778) французский философ-просветитель XVIII века, поэт, прозаик, сатирик, трагик, историк и публицист.
4
Фри́дрих II, или Фридрих Великий — (1712–1786) король Пруссии с 1740 года. Яркий представитель просвещённого абсолютизма, основоположник прусско-германской государственности.
5
Пётр II Алексе́евич (1715–1730) — российский император, сменивший на престоле Екатерину I. Внук Петра I, сын царевича Алексея Петровича и немецкой принцессы Софии-Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской, последний представитель рода Романовых по прямой мужской линии. Вступил на престол в 1727, когда ему было всего 11 лет, и умер в 14 лет от оспы. Пётр не успел проявить интереса к государственным делам и самостоятельно фактически не правил. Реальная власть в государстве находилась в руках Верховного тайного совета и в особенности фаворитов юного императора, сначала А. Д. Меншикова, после его свержения — Долгоруковых.