Там мать-настоятельница была ну очень строгая, била Марфу каждый день. Всегда говорила Марфе, что та плохо учит писание или французский язык, которая настоятельница знала в совершенстве. Бывало, пищи лишала, заставляла в часовне на коленях молиться по несколько дней.
Марфа прожила там несколько лет, не выдержала и сбежала оттуда в конце концов. С тех пор монастырей боялась, когда на богомолье надо было, плакала и пряталась, лишь бы не ехать. А тогда, до Москвы добралась: где пешком, где подвез кто. Рядом с Москвой странную монашку увидела Мария Ивановна Салтыкова, спросила кто она — та и ответила. Узнала барыня, что Марфа-то писание знала, что на трех языках говорить и писать может, и стала Марфа её деток учить.
Так и повелось, Марфа деток учит и за ними приглядывает. Ох, и разные барыни попадались, некоторые и розгами секли, а некоторые и пряниками угощали. Только вот медведя с мужиком больше никогда не видела…
И вот, барыня Анна Васильевна Бужина рекомендовала Марфу в няньки для Павла Петровича, Петра Великого правнучка. Вот теперь она у него в няньках. Детки-то тоже очень разные бывают, а вот Павел Петрович очень хороший мальчик. С ней, старой, на разных языках разговаривает, писание просит читать ему и не обижает, жалеет.
Только вот с утра странно себя ведет, как оспой, сердешный, переболел, так вскочит с самого ранья и давай вокруг дворца бегать, дождь ли снег — бежит, потом руками-ногами так странно машет. Из железа ему штуки какие-то отковали — гантели называются, ими машет… Поперву она беспокоилась, не заболел ли он снова, но доктор Кондоиди сказал, что мальчик, словно юный спартанец, занимается гимнастикой. Кто такой этот спартанец-то? Но коли не заболел, так хорошо.
А потом, вот как в детстве на масленицу на игрище видела — обливается холодной водой. Ладно, в жару летнюю, а вот в мороз — страшно ей, но её Павлуша только смеётся над ней, но ласково так. А на эту масленицу он её повез с собой, и она увидела снова, как медведь с мужиком борется. Заплакала она, а он её по голове гладит и Марфушею называет. Как папенька тогда…
Что ж, попробовал я с императрицей поговорить — получилось. Не стала она моих нянек наказывать, просто велела своей подруге — Анне Воронцовой, заходить ко мне и разговаривать о жизни. И это её решение оказалось для меня очень удачным — Воронцова была чрезвычайно умной женщиной и при этом действительно любила детей. И, это важно, она, урожденная Скавронская, была двоюродной сестрой императрицы — племянницей её матери, императрицы Екатерины Алексеевны, да ещё и супругой канцлера империи.
Я быстро приучился называть её тётушкой Анной и получать удовольствие от общения с ней. Информация пошла широким потоком — я нашел свой баланс. Сколько нового я узнавал об этом мире.
Летом наша армия под командованием старого лиса Апраксина вступила на территорию Пруссии, угрожая королю Фридриху II, снимая давление с изнемогающей Австрию и растерзанной Саксонии. У Гросс-Егерсдорфа Апраксин победил пруссаков, но потом начались непонятные маневры, которые легко оказалось связать с самочувствием Елизаветы Петровны.
Оно резко ухудшилось, тетушка реально была при смерти и интриги при дворе вышли на невиданный до сих пор уровень. Апраксин под влиянием своего лучшего друга — канцлера Бестужева, вместо того, чтобы добивать пруссаков, рванул со своей армией домой. Бестужев явно готовил захват власти под регентством моей мамы, но вот, судя по нашим с ней разговорам, она об этом догадывалась, но непосредственно в самом процессе не участвовала.
Папочка понимал, что при таком раскладе он сойдет со сцены, уступая позиции формально моей маме, а фактически — канцлеру, и отчаянно интриговал против заговора. Котёл с интригами кипел и булькал.
Но императрица внезапно выздоровела и отреагировала на происходящее в своем стиле — рубить головы, как её отец — Петр I — она не рубила, дала обет, но повела себя круто. Не особо разбираясь, арестовала Апраксина, Бестужева, всё окружение мамы. Я, конечно, пытался защитить Екатерину, плакал, просил о помощи Разумовского, но реально повлиять на ситуацию не смог.
Началось следствие. Его вел лично Александр Иванович Шувалов, глава Тайной канцелярии и доверенное лицо императрицы.
Апраксина запытали до смерти. Говорили, что при его последнем допросе присутствовала сама императрица, которая хотела знать о заговоре всё, и вот то ли сердце у фельдмаршала не выдержало, то ли каты переусердствовали…
Бестужев такой участи избег, он успел сжечь большую часть своего архива, и доказательств против него не было. Однако вскрылись его многочисленные хищения, мздоимства и весьма предосудительная переписка с иностранными послами, из которой, при желании, можно было сделать вывод об организации им заговора. Императрица такое желание имела, но заговор-то был не против неё, поэтому канцлер был просто сослан в собственное поместье под Москвой.