Голос. А-а! Так что же вы мне не сказали сразу? У бедняги Пьеро была, значит, особая гарантия.
Маркантонио. То есть как?
Голос. Гарантия от смерти.
Маркантонио. Что за чепуху вы говорите?
Голос. Простите, но ведь не я, а вы говорите, что он не должен был умереть. А я, наоборот, считаю, что он должен был умереть. Рано или поздно, как и все мы. И нечего там плевать через плечо, все равно не отвертитесь.
Маркантонио. Но я никак не могу привыкнуть к мысли, что такой человек, как Пьеро…
Голос. Вы слышите? Ну разве не верно я говорю, что все эти фразы имели бы смысл лишь в том случае, если бы люди столкнулись с фактом смерти впервые?
Между тем дом Пьеро наполняется людьми. Восклицания, объятия, рукопожатия, вздохи, вперившиеся в пустоту взгляды, поцелуи, хотя большинство из пришедших никогда до сих пор друг друга не видело.
Маркантонио (обнимает и целует только что вошедшего незнакомца). Вы родственник?
Незнакомец. Нет, я служащий похоронного бюро.
Голос. Вокруг гроба усопшего — кипение жизни. Никогда еще в этом доме не было столько шума, столько движения. В одной комнате все сидят. В другой — прохаживаются взад-вперед. В кухне — нашлась добрая душа — кто-то уже варит кофе, чтобы оставшиеся в живых могли подкрепить свои силы. Почтальоны то и дело приносят пачки телеграмм: известие об этом необычайном и странном событии облетело всех родных и знакомых. И все теперь выражают соболезнование и… удивление. С ума они, что ли, сошли? Удивление их было бы понятно, если бы вместо известия о том. что Пьеро мертв, на них как гром средь ясного неба свалилась весть о том, что он бессмертен. Вот тогда, пожалуй, можно было бы понять произносимые здесь фразы.
Голос. И кто мог бы подумать?!
Голос. Просто не верится!
Голос. Я до сих пор еще не верю!
Голос. Не может быть!
Голос. А между тем среди потрясенных посетителей и убитых горем родственников змейкой вьется смутное, еще неосознанное, предательское чувство физической радости оттого, что они-то еще живы… Итак — смятение и растерянность. Только сам усопший понял, что к чему, и упокоился в мире. Всего несколько часов, как этот человек умер, но посмотрите, как он вошел в роль… Все оставшиеся в живых суетятся и мечутся явно обнаруживая свою неподготовленность. Покойник же — воплощенное хладнокровие и невозмутимость. Можно подумать, будто он только и делал в своей жизни, что умирал…
Голос. Его уже ничто и никто не занимает. Его одевают, раздевают, кладут в гроб — ему это совершенно безразлично.
Голос. Захотят его оставить там, он останется.
Голос. Будут о нем молиться? Пусть молятся. Плакать? Пусть плачут.
Голос. Смотрите, как непринужденно он себя ведет, и учитесь. Оставшиеся в живых что-то там лепечут…
Голос. Но как?.. Но когда?..
Голос. А его это ничуть не беспокоит… Он уже готов вступить в вечность. Браво!
Все аплодируют. Покойный Пьеро приподнимается на постели и раскланивается в знак благодарности.
Действие первое
Гостиная в доме Пьеро. Утро. На сцене в позах, отражающих различную степень скорби — Маркантонио, Ионе и Тереза. Синьора Клелия возится с какой-то тумбочкой. Появляется Луиджи.
Маркантонио (нетерпеливо). Ну что?
Луиджи. Ничего.
Клелия. И все-таки я не сдамся. Сколько раз бывало, что в таких вот штуках находили тайники. Достаточно нечаянно зацепить потайную пружинку…
Тереза. У тебя в голове одни детективы. Вот видишь, сломала планочку.
Клелия. Я думала, она полая. Помнишь книжку «Похищенный документ»?
Тереза. Но ведь там тайник в стене был.
Клелия. Потому-то я хочу проверить и стены. Почем знать…
Тереза. Да нет здесь никаких тайников.
Луиджи. Вот, пожалуйста, завещание (читает): «Моя последняя воля».
Маркантонио. Что он оставил?
Луиджи. Оставил распоряжение, чтобы о его смерти официально сообщили только после похорон.
Маркантонио. И больше ничего?
Луиджи. А что, по-твоему, он должен был написать еще?
Маркантонио. Не написать, а оставить…
Луиджи. Ничего.
Маркантонио. Да, наследство, прямо скажем, скромное.