Когда он пришел в себя, был полдень и совсем светло. Трезвонил мобильный телефон, умолкал, звонил снова. Наконец он взял телефон в руки, не обратив внимания на высветившийся номер. Раздался голос Хисхама, и в голосе никакой насмешки:
— Все думаю, куда ты пропал. Никаких вестей от тебя после Холлоуэя, ты дома или где?
— А тебе-то какое дело, а? — вспылил Джим.
— Так, ладно, но голос у тебя больной. Ты болен, что ли? — сочувственно поинтересовался Хисхам.
— Ты, трепло поганое. — И Джим оборвал связь.
Вечером он вышел на улицу, потому что почувствовал голод. Добрался до китайской забегаловки. Старик сидел за зеленым столиком, локтем почти касаясь экрана включенного телевизора, и хлебал с причмокиванием свой супчик, а в кухне две молодые женщины начищали кастрюли. Позади прилавка двое мужчин с чем-то возились, чесали языками и внимания не обращали на Джима. Вошли двое чернокожих, взглянули на него и зашептались. Джим рассмеялся и заказал блинчик с овощами. На вкус он оказался горьким.
Оказавшись наконец за дверью, он заметил на противоположном тротуаре ту девушку. Она смотрела куда-то в его сторону, но было слишком темно, и лица он не разглядел. Что-то промычал, как песенку запел, и она опять посмотрела в его сторону, однако быстро пошла дальше, а свистеть Джим не умел.
24
Итак, все волнения позади. С улиц исчезли демонстранты, из газетных заголовков война. Химическое оружие исчезло из пустыни, если таковое вообще там имелось. Но война, уйдя в прошлое, все еще продолжалась. Саддам Хусейн, если верить слухам, оказывался то пленным, то мертвым, то неуловимым. Один раз привезли не то, другой раз привезли не все, поэтому машина, которая доставляла товары от фирмы «Хейс и Финч — церковные принадлежности», в третий раз проехала по улице Леди Маргарет. Изабель показалось, что она учуяла запах воска, когда дверь в доме напротив отворилась и туда внесли темные коробки, каждая с огромной свечой на крышке. Вот, оказывается, где живет пастор. По Би-би-си некоторое время еще звучали такие названия, как Басра и Назария, еще упоминалось сопротивление местных жителей, а потом лексика сменилась.
Раздался телефонный звонок, но Изабель не взяла трубку. Сначала прослушала свою запись на автоответчике, потом бодрый голос Элистера:
— Твой муж торчит у Бентхэма в кабинете, и это вроде бы надолго. Так, может, мы сами куда-нибудь сходим?
Впервые Изабель не была уверена, что ей хочется строить планы. Кажется, все ее желания исполнялись, но чего-то ей не хватало. Приезжала Алекса на четыре дня, ночевала у нее в кабинете, вместе они пили чай и ходили по музеям, Изабель особенно понравились картины Ватто в Коллекции Уоллеса, музыканты, неизвестно отчего веселые, фигурки людей, замерших в ожидании чего? В последнее утро Изабель посадила Алексу в автобус до аэропорта, вернулась домой, собрала белье и запустила стиральную машину. Дни шли, один в один. Якоб больше не спрашивал, не скучно ли ей, не одиноко ли. Она показала ему свои иллюстрации к детской книжке, правда, книжка неудачная, а может, она просто не для девочек, как и ее собственные картинки. Ей нравилось, когда Якоб стоял за спиной, возле ее стула, внимательно разглядывали хвалил рисунки. Он попросил ее раздеться поскорее, хотя занавески не задернуты, а сам он, в костюме, встал перед нею во весь рост, уверенно взял за руку и повел наверх, в спальню, ей нравилось с ним спать, хотя возбуждалась она не сильно.
Когда они ужинали дома, правда такое случалось не очень часто, Якоб рассказывал ей про события в конторе, уже известные ей от Элистера; к тому же Якоб был не очень приметлив. Однажды они поссорились, потому что Якоб разбил большую тарелку, доставшуюся от тети Фини, белую тарелку с розами по краю, большую плоскую тарелку. Склеивай, не склеивай, а она разбита, и Изабель сказала: к несчастью. Якоб удивился, решил, что она произнесла это не всерьез, но Изабель действительно рассердилась из-за его неосторожности.
Однажды утром Изабель зашла в кафе, и с нею заговорил молодой человек, который уже не раз попадался ей на улице Леди Маргарет. Джим. Красивый, младше нее, лицо узкое, рот четко очерченный, жесткий. Не спросив разрешения, присел за ее столик: «Хочу просто спросить, как тебя зовут. На случай, если мы еще встретимся». Сказал и сразу ушел.
Она отправила Петеру эскиз проспекта для частной музыкальной школы. «Ты беременна? — тут же переспросил он по электронной почте. — Работаешь исключительно для детей». От Андраша никаких известий уже несколько дней.
Она дорисовала красную юбку девочке с длинными локонами, и тут соседи опять зашумели, чем — то ударили в стену, взволнованный голос зазвучал громче. Но пока она выводила тушью зеленые чулочки, наступила полная тишина. Над крышей дома напротив курился легкий дымок, и ей почудился из-за стены жалобный плач. Изабель аккуратно отложила в сторону перо, выпрямилась. Встать она не решалась, опасаясь вмешаться в ход событий, идущих своим чередом. Было тихо. Только дверь хлопнула от сквозняка, гулявшего по квартире даже при закрытых окнах.
Три дня спустя на пути к Хэмпстед-Хит она снова встретила Джима. Тот стоял у старой пожарной каланчи, где теперь дискотека, и отчитывал какого-то мальчишку, на вид попрошайку. Не спрашивая, куда она направляется, Джим пошел рядом. Белая рубашка, джинсы. Купил в киоске бутылку кока-колы. В парке он привел ее к рощице возле пруда, взял у нее куртку, расстелил на скамейке. Его манера расспрашивать показалась ей грубоватой, даже грубой. Дал отпить из бутылки, глотнул сам. Сидели близко друг к другу, его лицо совсем рядом, ресницы длинные, и знает, что красив. «Как на рекламе сигарет», — мелькнуло у нее в голове. Вдруг он вскочил, схватил ее за руку и потащил к кустам на берегу, раздвинул веточки с молодыми, нежными еще листочками и показал на трех теток лет пятидесяти, которые нагишом пробовали зайти в холодную воду, хихикали, толстыми ручищами прикрывали дряблые груди, наклонялись, отклячив задницы. С улыбкой он наблюдал за Изабель, а та не могла поднять глаз. Чувствовала его испытующий взгляд. На миг испугалась, что он скомандует ей тоже раздеться. Это было волнующе и страшно. Она невольно отступила назад и споткнулась, а он рассмеялся и вдруг пошел обратно, напевая, не взяв ни куртку, ни бутылку, руки в карманах. Потом подождал ее, а она с курткой, с бутылкой в руках чувствовала только стыд. Он стоял в полутени с отсутствующим видом, будто Изабель — никто, ничто, пятно света. И в глазах у него холод. Споткнулась: дорожка неровная, толстые корни, выбоины.
Знала, что не уговорит его остаться, и он действительно ушел, ни разу не обернувшись. Выйдя из рощицы на поляну, она увидела его вдалеке, в низине на краю парка. Толпа школьников расступилась, освобождая ему путь, только один мальчишка с ним заговорил, и Джим повел мальчишку за собой — долговязого, неловкого, с мятым свитером в руках. Оставил ее на произвол судьбы. Бутылку колы она выкинула в мусорный ящик. Но его запах! Запах не выветрился, его не уничтожишь, не забудешь.