БЕДОВЫЙ МАЛЬЧИШКА
Глава первая „На дне морском родился“
«Сибиряк. В тайге вырос», — говорит иной человек про себя. Другой: «На Арбате в Москве, конечно, бывали? Серебряный переулок, дом номер один, квартира четырнадцать. Здесь я и на свет появился». А третий так скажет: «Моя родина — Белое море. Наша хибара на самом берегу стояла. В штормище, бывало, студеные брызги хлещут и хлещут прямо в окно, что тебе дождь».
Но вот Ромка, он, пожалуй, может всех удивить:
— На дне морском родился! Думаешь, брешу? Ничуть даже. Спроси хоть кого!
И это сущая правда. Тут-то Ромка не хвастает, хотя в другой раз он и соврет — недорого возьмет.
Спросите в Красноборске любого горожанина, и каждый ответит:
— Как есть половину города, что под горой, в низинке притулилась, будто корова языком слизнула… Сюда, на гору, перенесли дома. А на том месте — вон оно! — море наше Жигулевское плещется.
На одной из тех улиц старого волжского городка — деды говаривали, будто когда-то в незапамятные времена весь город под горой стоял, — на одной вот из тех улиц и появился на свет Роман Сергеевич Мирошкин. Только его так пока еще никто не величает. Все больше Ромкой да Ромашкой зовут. А Ромкина мать, когда сын набедокурит, строго кричит: «Ну-ка, поди сюда, Роман, для серьезного разговора!» Но Ромка ее не очень-то боится. И вообще он никого не боится. Как-то на прошлой неделе он даже Пузикову за косичку с красным бантом дернул. А Пузикова — ого! — вы еще не знаете, кто она такая? Несносная и въедливая девчонка — другой такой во всем классе не сыщешь. К тому же она председатель совета отряда. Вот кто такая Пузикова! Когда Ромка дернул Пузикову за косичку, она обернулась и пропищала:
«Тронь еще, полевая Ромашка, я тебя всего исцарапаю!»
Ромка показал Пузиковой язык и убежал, на ходу выделывая ногами замысловатые крендели.
Мать говорит, что Ромке пора поумнеть и посерьезнеть, как-никак двенадцать стукнуло. И Ромка на самом деле уж не раз пытался держаться степенно и серьезно, как молчун Аркашка Сундуков, но у него из этого решительно ничего не выходило. Просидит спокойно минут пять, а потом и забудет, что он человек серьезный. Вскочит из-за парты и на весь класс ка-ак гаркнет, перебивая учительницу:
«Анна Абрамовна, а когда, скажите, будут записывать… ну, тех, которые на Луну хотят первыми полететь?»
Девчонки хихикают, учительница выходит из себя и выпроваживает Ромку из класса. А он, стоя за дверью и краем уха прислушиваясь к глуховатому, скучному голосу Анны Абрамовны, объясняющей очередное правило вконец запутанной, по мнению Ромки, грамматики, с недоумением спрашивает себя: «Ну за что, за что меня выставили из класса? Я ведь, правда, хотел узнать, когда можно будет записаться, чтобы другие не опередили, и первым попасть на Луну?»
А на следующий день мать вызывают к директору. Из школы она приходит с припухшими глазами. Видно, шла дорогой и роняла скупые слезинки. Собирает на стол обедать, а сама все молчит, все вздыхает. Ромке ее вздохи — все равно что нож в сердце. Уж лучше бы скорее принялась за свою проработку, чем так вот терзать.
И мать наконец начинает, ставя перед сыном дымящуюся тарелку с борщом:
«В кого, неслух, хулиганом растешь? Отец, вспомни-ка, майором с войны вернулся. Вся грудь в наградах…»
Ее светлые, лучистые глаза — такие всегда веселые — тускнеют.
Тут Ромкины нервы не выдерживают, и хотя ему до смерти хочется есть, он вскакивает, пулей летит к двери. Зачем, ну зачем она еще отца приплела?.. Когда мать корит Ромку отцом, он не выносит, бежит в дровяной сарай и, спрятавшись там за поленницей, плачет. Плачет зло, без слез, до крови закусив нижнюю губу.
Подняв грязную, в малиновых ссадинах пятерню, Ромка поворошил белые, как степной ковыль, волосы на макушке. Жиденькие эти волосы, вечно торчавшие дыбом и доставлявшие Ромке столько огорчений, сейчас под жарким солнцем излучали сияние.
— Ох и чудик же я! — вздохнул Ромка. — И к чему все это было вспоминать?
И правда, к чему? Школьные занятия давным-давно позади, в шестой класс, хоть и с натяжкой, а все же перевели. Чего ему еще надо? Может, — Ромка просто заскучал от безделья? Ведь с ранней зари следил он неотрывно за поплавками. И хоть бы одна захудаленькая рыбешка клюнула! Ну и ладно, в другой раз отбоя не будет. Поймал же он в пятницу трех щурят и двух подлещиков на удивление всем мальчишкам с их улицы. А сегодня никакая рыба не идет на крючок, наверно, потому, что непогоду учуяла. Вон какой ветрище начинает задувать с Жигулей. И по морю нет-нет да и пробежит темная зыбь.