«Попробуй-ка без телескопа угадать, какие там планеты подмигивают, — думал Ромка, задрав вверх голову. — Так без ничего… за здорово живешь самым зорким глазом не разглядишь!»
И тут, ну совершенно неожиданно для себя, Ромка свернул на Садовую, потуже затягивая на штанах ремень.
Правда, а почему бы ему не проведать Татьяну? Мать всегда наказывает Ромке почаще навещать двоюродную сестру. Если Таня дома, глядишь, и угостит Ромку ужином. А готовит она не хуже матери. Не плохо бы сейчас съесть сковородку жареной шипящей картошки или, на худой конец, тарелку вермишели с томатным соусом. Но тут Ромка удержал свои мысли. А то у него и так подводит живот.
Прибавляя шаг, Ромка миновал сумрачные ворота, за которыми притаился в немом молчании особняк Серафима Кириллыча (лишь откуда-то с задворок доносилось глухое тявканье бегающего на цепи злющего-презлющего кобеля). И только поровнялся Ромка с новым двухэтажным домом, в котором Татьяна занимала чистенькую комнатку-светелку, как его кто-то окликнул из темноты:
— Эй, живая душа… помоги!
Почему-то на чугунном столбе, возвышавшемся как раз напротив соседней калитки, от которой его и звали, не горел электрический фонарь, и Ромка, подбежав, не сразу сообразил, что тут происходит.
— Калитку… калитку, парнище, открывай! — попросил тот же голос — хриплый, с придыханием.
Ромка распахнул калитку. Двое — плотный парень и мальчишка — втащили во двор большого, грузного человека, который совсем не стоял на ногах.
«А пацану одному не управиться», — мелькнуло в голове у Ромки, и он поспешил на помощь мальчишке.
И лишь только внесли мертвецки пьяного человека в дом, лишь только положили на железную кроватенку, протяжно застонавшую под ним, как Ромку внезапно осенила догадка. Еще никто не успел щелкнуть выключателем, чтобы разогнать царившую в комнате полутьму, а он уже все знал. Знал, что очутился нежданно-негаданно в квартире Сундуковых, знал, что пьяный человек, которого они тащили, — отец Аркашки.
А когда под самым потолком вспыхнула засиженная мухами лампочка, Ромка чуть не ахнул. Перед ним стоял квартирант Пузиковых, старательно вытирая платком багровое, в горошинках пота лицо.
Как не похож был сейчас штурман на того разнаряженного в пух и прах молодца, который с нетерпением поджидал вчера утром Татьяну!
Сейчас на штурмане все было будничное, рабочее: и синий поношенный китель, и черные помятые брюки, и фуражка в белом захватанном чехле. По всему было видно, что парень только-только вернулся с катера.
А в стороне переминался с ноги на ногу Аркашка. Он как-то весь сбычился, уставясь на свои стоптанные ботинки. Видимо, ему было очень и очень неловко за пьяного отца.
В это время лежавший на койке заметался, заметался так беспокойно и мучительно, точно его принялись пытать невидимыми раскаленными клещами. Надорванный рукав суровой косоворотки съехал до локтя, обнажая мускулистую руку с голубоватыми жгутами вен.
Ромке бросились в глаза слова татуировки на тыльной стороне кисти: «Умру за горячую любовь». Ниже был какой-то рисунок, но Ромка не успел его разглядеть: к железной покосившейся койке кинулся Аркашка. Он бережно приподнял отцу голову, взбил повыше подушку… Отошел Аркашка от койки на цыпочках.
— И частенько он у тебя так? — спросил штурман, комкая в руке платок.
На долю секунды Аркашка вскинул голову и глянул на штурмана ничего не видящими глазами. Продолговатое, худущее лицо его с черными вразлет бровями всегда, казалось, выражало настороженное удивление. Но сейчас это бледное, не по летам замкнутое лицо было искажено безмерным страданием.
— Про отца родного… как-то не с руки говорить, — с трудом выдавил из себя Аркашка, снова опуская голову.
— Согласен — не совсем приятно. Ну, да ты носа не вешай — проспится твой отец и в люди годится. — Штурман улыбнулся.
— А теперь, орлы, давайте знакомиться.
Но Аркашка не развеселился даже после знакомства со штурманом. Тогда тот бросил на табурет фуражку.
— А что ты на это скажешь, Роман: не угостит ли нас хозяин чаем? Не знаю, как ты, а я волжский водохлеб. По мне уха да чай… и тут уж не мешай!
Эта присказка пришлась по душе не только Ромке. Растянулись в ухмылке кончиками вверх и Аркашкины губы.
— А у нас… я… — начал он и беспомощно развел худыми, словно плети, руками.
На помощь пришел штурман.
— Распределяем обязанности: ты, Роман, пулей лети в гастроном. Держи, на… ну, побольше хлеба, колбасы возьми, сахару не забудь. А мы с Аркадием чай поставим. Можно бы и картох в мундире сварить. Знатная еда. Картошка-то есть, хозяин?