— Дело, ребята, может будет трудное… И мне нужны только смелые. Кто трусит — отходи в сторону!
Ряды всколыхнулись. Сразу раздалось несколько голосов:
— Мы ничего не боимся!
— Среди нас нет трусов!..
В полночь отряд Чапаева находился вблизи вражеской деревни, на которую предполагалось сделать дерзкий налет. Но когда до деревни оставалось не больше километра и Василий Иванович вполголоса отдавал последние приказания, вдруг из-за ближайшего бугра показались смутные силуэты всадников. В кромешной темноте невозможно было разглядеть — свои это или чужие.
Исаев закричал:
— Какого полка?
— А вы какого? — раздалось в ответ.
Минуты две длилась перебранка.
— В цепь — и быть наготове, — тихо скомандовал Василий Иванович Демину и бросился вперед.
Подъехав ближе к столпившимся на бугре всадникам, он увидел, что перед ним белоказаки. И было их, как показалось Василию Ивановичу, чуть ли не в два раза больше его отряда. Не растерявшись, Чапаев выхватил наган и закричал:
— Я — Чапаев! Бросай оружие! Вы окружены!
Чапаевцы кинулись на помощь своему командиру…
Среди казаков, сдавшихся в плен, были два офицера. У офицеров обнаружили важные документы: карты, приказы, донесения.
— Мне вот это все как раз и надо, — сказал Василий Иванович, принимая от Исаева сумки белоказачьих офицеров.
В Подшибаловку возвращались на рассвете. И хотя по-прежнему моросил холодный дождь и шальной ветер не утихал, у чапаевцев было бодрое и веселое настроение.
Подъехав к штабу, Чапаев первым спрыгнул в хлюпающую под ногами грязь. Василий Иванович поднимался на крыльцо, когда его окликнул Демин.
Остановив разгоряченного коня у самого крыльца, командир протянул Чапаеву тяжелый сверток, перетянутый сыромятным ремнем.
— У одного из казаков к седлу был привязан, — сказал Демин.
— А что тут такое? — спросил Василий Иванович. Демин сунул руку в разодранную мешковину и вытащил несколько листов бумаги грязно-зеленого цвета:
— Листовки… Точь-в-точь такие же, какую мы вчера с Лоскутовым тебе принесли.
Чапаев обернулся к белоказачьим офицерам, которых вели на допрос. Сощурившись, он насмешливо произнес:
— Ну как, господа белопогонники, кто кого забрал в плен? Вы Чапаева или вас Чапаев?
Помолчав, он добавил, сжимая в руке эфес сабли:
— Будет скоро вашим… большая баня!
Посмотрев на стоявшую под окном рябину с редкими листочками, на линючие облака, быстро несущиеся по небу, Василий Иванович неожиданно улыбнулся:
— А ведь дождь, Демин, перестает. По всему видно — хорошая погода установится!
У костра
Быстро сгущались сентябрьские сумерки. На высоком темнеющем небе уже кое-где робко проступали первые звездочки.
На улицах Орловки — привольного степного села, растянувшегося километра на два, — было шумно и весело.
Усталые, но радостные, громко переговариваясь и шутя, бойцы располагались на отдых: распрягали коней, составляли в козлы винтовки, разжигали костры. А Сережа Курочкин, известный гармонист, достал с воза неразлучную свою гармошку и, присев к костру, заиграл плясовую.
У столпившихся около Курочкина чапаевцев зарябило в глазах от цветистых мехов потрепанной гармошки… Кто-то уже лихо гикнул и пошел вприсядку, гулко топая о землю тяжелыми сапогами.
Освобожденные от белогвардейской неволи крестьяне радушно зазывали в избу красноармейцев, выносили на подносах хлебы, арбузы, дыни. Нарядные голосистые девушки собирались у дворов и заводили песни.
Чапаев, только что отправивший командующему 4-й армии донесение о разгроме противника, обходил расположившиеся на отдых части, торопил поваров с ужином, беседовал с командирами, бойцами.
Когда Василий Иванович остановился у костра, возле которого восседал в кружке гармонист, чапаевцы ужинали.
— Ну как, товарищи, жизнь? — спросил Чапаев, весело оглядывая красноармейцев.
— Хороша, Василь Иваныч!
— Жаркую задали баньку белопогонникам!
— Садись закуси, а то, поди, все некогда да недосуг!
Чапаев присел в кружок. Кто-то подал ему ложку.
— От семьи, Иван, есть какие вести? — спросил он большеголового здоровяка-артиллериста.
Загорелое, в редких оспинках лицо бойца расплылось в добродушной улыбке:
— Есть, как же, Василь Иваныч! Все в добром здравии!
— А сын? Ходить начал? — продолжал расспрашивать Чапаев.
— Мишка-то? Как же, бегает!