За полмесяца мы, новички, изучали строй, винтовку и приобрели другие военные навыки. Считали мы себя храбрыми, решительными и с нетерпением рвались в бой.
В день захвата неприятелем Николаевска (ныне Пугачев) в Порубежке было сражение. Противник, занимавший Таволжанку, отбил у нас переправу через Большой Иргиз и хотел выбить Пугачевский полк из Порубежки.
Вот тут-то мне и пришлось потерпеть конфуз.
Дело было в полдень. Мы пошли в атаку, но противник укрепился хорошо и атаку отбил. Наступило некоторое затишье. В это время на позиции прискакал Василий Иванович. Он сам повел нас в атаку. Переправа была взята у неприятеля, и мы погнали его дальше. Тут меня Чапаев увидел и сразу узнал.
«Тезка, — кивнул он головой, — здравствуй!.. Ординарца сейчас со мной нет, — продолжал он. — Будешь меня сопровождать».
Спустились мы в долок, остановились.
«Подожди меня тут, я вернусь скоро», — сказал Василий Иванович и ускакал в лесок.
А тишина кругом такая наступила — жуть даже. Мне как-то не по себе стало, вроде страшно. Вдруг из-за бугорка, со стороны противника, бежит наш пехотинец. Без винтовки и фуражки. Орет:
«Машина с пулеметом! Всех посечет!»
У меня поджилки дрогнули, повернул я коня в свою сторону и дал деру. И, как на грех, из седла вылетел. Руку левую ушиб. Вскочил и опять в седло. Фуражка свалилась с головы — не поднял.
А вечером, после боя, подъезжает ко мне Чапаев и фуражку мою в руках держит.
«Будет, — думаю, — мне проборка!»
Взглянул Василий Иванович на мою распухшую руку, спрашивает:
«Ранило?»
«Нет, — товарищ Чапаев, это я давеча с лошади упал».
«Возьми вот. Признаешь?» — и подает мне фуражку.
«Признаю», — отвечаю, а сам готов сквозь землю провалиться — стыдно стало.
Помолчал Василий Иванович, потом добавил:
«Больше так не джигитуй. Я ведь все видел. Так голову сломаешь без толку, а мне каждый человек дорог, особливо если из него выйдет настоящий боец».
А на другой день меня «прорабатывали» на собрании бойцы. Ну и досталось же мне тогда! Навек запомнил. И уж таких конфузов не было никогда со мной в жизни. За храбрую и отважную службу Василий Иванович два раза награждал меня.
Полковник смолк и зажмурил глаза.
— Я вместе с Чапаевым сражался в бою во время налета белоказаков на Лбищенск, — каким-то другим, не своим голосом вымолвил он и замолчал. — При отходе к реке Уралу, — начал полковник снова, — Чапаев был ранен в руку, но он и виду не показывал, что ранен. До Урала оставалось немного, но рассвирепевшие белоказаки, чувствуя нашу слабость, еще сильнее теснили нас. Оставалось одно — броситься в воду, чтобы не сдаться врагу живыми.
С десятисаженной крутизны начали спускаться к воде. Песок и глина осыпались под ногами… Раненых бойцов бандиты добивали прикладами…
Василий Иванович с группой красноармейцев сдерживал напор врага.
«Плывите, ребята, плывите!» — громко кричал он, подбадривая переплывающих реку бойцов.
У меня вышли все патроны, мне не хотелось покидать раненого Чапаева, но он всех, кому нечем было стрелять, гнал от себя на тот берег.
Я в последний раз оглянулся на Василия Ивановича. Белая нательная рубаха на нем была разорвана, через повязку на руке просочилась кровь. У меня зарябило в глазах… Не помню, как я бросился в холодную, мутную воду.
Белоказаки поливали реку бесконечными пулеметными очередями. Пули шлепались и спереди, и с боков, и сзади. Многих смерть настигла почти у противоположного берега.
Изнемогая от усталости, я наконец доплыл до камышей и потерял сознание. Очнувшись, первым долгом посмотрел на ту сторону. Высокий берег был пуст.
«Где же Василий Иванович?» — с тревогой подумал я, внимательно оглядывая реку.
Спокойная, тихая вода в Урале показалась свинцово-тяжелой, как зимой в проруби…
В лесу, куда я прибрел, человек семь чапаевцев сушили одежду и говорили о гибели командира.
Я не поверил этому:
«Василий Иванович не может погибнуть! Он пловец хороший… Не отдастся он белякам».
Но ребята и сами не знали точно, погиб комдив или нет.
Мы весь день пробыли на берегу и все камыши облазили в поисках Василия Ивановича. Вечером ребята пошли в Бударино. А я остался. У меня теплилась в груди надежда.
«Ночью Василий Иванович переплывет Урал, — думал я. — Он днем схоронился где-нибудь, а ночью враг его не заметит. Чапай у нас ловкий, смелый. Беляки его не проведут!»
Пришла ночь, холодная, темная.
По берегу тягуче, с присвистом шумел камыш. Я взобрался на глинистый, колючий от высохшей травы бугорок и простоял всю ночь, вглядываясь в кромешную темень.